Книга В обличье вепря - Лоуренс Норфолк

Из коей следовало, что письмо — или же бандероль, — поступившее, к примеру, 15 июля 1952 года, будет храниться в отделе выдачи корреспонденции до востребования на Центральном почтамте вплоть до 14 июля 1954 года, а поскольку последняя дата может прийтись на любой день последующей недели, максимально возможный почтовый «год» может растянуться более чем на двадцать четыре месяца. Таким образом, продолжал служащий, министерство почты и телекоммуникаций, которое принимает и хранит письма и бандероли, присланные до востребования, а также берет на себя все связанные с этим расходы на протяжении года со дня получения, фактически продлевает свои обязательства в отношении каждого такого почтового отправления на гораздо больший срок, порой доходящий до еще одного, добавочного года, и все это, заметьте, совершенно бесплатно.

В голосе у служащего появилась извиняющаяся нотка.

Иные правила действуют в отношении посылок, которые не могут быть отправлены (равно как и получены) до востребования, в основном исходя из соображений, связанных с недостатком места, хотя иногда на некоторый период времени они все же принимаются на хранение, если так называемое проблемное измерение (любая из сторон, превышающая в длину сорок сантиметров, или же любые две, превышающие двадцать четыре сантиметра) дает не слишком значительную величину или является следствием деформации во время транспортировки. Из сумеречных глубин хранилища чиновник вернулся с пустыми руками. Может быть, Сол ждет именно посылку?

Сол чувствовал, как постепенно накаляется атмосфера в очереди у него за спиной. Письма приходят сюда, чтобы ждать. Их получатели ждут новостей, которые порой подолгу дожидаются их самих. Люди умирают, рождаются, меняют место жительства, разводятся и женятся, — и все эти вещи ждут здесь своего часа. Он пытался дождаться Рут. Но если далекая жизнь Рут когда-то и забредала сюда, пытаясь его отыскать, она уже не дождалась его и ушла дальше. Он ответил служащему, что никаких посылок получать не намеревался.

— Тогда я вынужден извиниться перед вами, мсье, но для вас ничего нет.

— А что происходит с письмами по истечении года?

— Их возвращают отправителю или отсылают в Нейи. Вот, пожалуйста, бланк запроса.

Сол взял бланк и сунул его во внутренний карман пальто. Когда он вышел на улицу и спустился по ступеням почтамта, час пик был в самом разгаре. С неба сыпала мелкая водяная пыль, невесомые капельки вихрем кружились в желтых конусах фонарного света. Толпа текла по обе стороны от него, а потом вихрем закручивалась у него за спиной. Он прошелся до Шатле и сел на метро — домой.

А может, и не было там никакого письма от Рут, подумал он, вернувшись в покойную тишину своей квартиры. С тех пор как они расстались в Венеции, минуло почти десять лет. Может, они оба предпочли воспоминания о тех людях, которыми были когда-то, возможности встречи с теми, кем стали теперь.

Бланк был напечатан на толстой желтой бумаге, разграфлен, намазан с одной стороны почтовым клеем и расчерчен так, чтобы его можно было сложить втрое. Напечатанный на внешней стороне листа адрес отсылал к некоему учреждению в Нейи, которое «вернет по указанному вами адресу просроченные письма и бандероли». Он внес свое имя, печатными буквами. Потом написал: «6, авеню Эмиль Золя, Париж, 15-й» и провел языком вдоль кисловато-затхлой на вкус полоски клея. Пять недель спустя в его квартиру над мостом Мирабо пришел небольшой пакет, перетянутый для сохранности хлипкой резинкой.

— Совершенно верно, мадам. Восемьсот двадцать восемь. Девяносто два. Семьдесят восемь. Да, я понимаю. Благодарю вас. Да, я буду по этому номеру.

Сол положил трубку и откинулся на спинку стула. Межконтинентальные линии перегружены, и ему придется подождать. Оператор перезвонит, как только появится возможность соединить его с нужным номером. Он побарабанил пальцами по столу и вспомнил о бутылке, которая стоит на кухне, за пыльным стеклышком буфета. Позвонит телефон, и оператор скажет, что соединяет его с номером, написанным на оборотной стороне конверта, в котором пришло письмо от Рут. И тогда он скажет Рут обо всем и сразу.

В первом из писем, которые лежали в пришедшем из Нейи конверте, он нашел рецензию на «Die Keilerjagd», вырезанную из какой-то немецкой газеты, и коротенькую записку с выражением надежды на то, что «автор» может счесть ее небезынтересной; вместо подписи значилось: «Поклонник Вашего творчества». Второе и третье письма были от родственницы Хаима и Лии Фингерхут. Она хотела известить его о том, что «кто-то купил в Бухаресте Вашу книгу. Мы очень Вами гордимся, и я кое-что уже перевела из нее на румынский (трудно!)».

На четвертом письме марка была американская. И письмо было от Рут.

Прошел час. Сол принес с кухни бутылку и поставил ее на стол, прямо перед собой. Было без нескольких минут девять. Огни города подкрасили ночное небо тускло-желтым. Он посмотрел на свое отражение, неподвижно зависшее в воздухе по ту сторону окна. Отражение откупорило бутылку и плеснуло себе в стакан. Рот у него открылся и вобрал в себя жидкость. Плавающий в воздухе телефон не звонил.

Письмо Рут трижды пересекло океан, поскольку, будучи возвращено отправителю после непредсказуемо долгого срока хранения на Центральном почтамте, обзавелось штемпелем «Не числится по данному адресу» и вернулось назад в Париж. Телефонный номер, нацарапанный на оборотной стороне конверта, вывел его на незнакомую женщину, которая после первого же его вопроса взяла такую длинную паузу, что он успел подумать, будто их разъединили.

— Женщина с подобным именем по этому адресу не живет, — в конце концов ответила она.

— Я звоню из Парижа. Вы не могли бы мне сказать, где она живет?

Еще одна пауза, не менее длинная.

— Я не знаю, где она живет. И не имею ни малейшего желания знать, где это место находится.

— Мы были знакомы с ней до войны, — сказал Сол, — Извините, что побеспокоил вас.

Женщина театрально вздохнула, а потом сказала:

— Я слышала, что она работает с «Хартвуд». Номер есть в телефонной книге.

И повесила трубку.

Сол планомерно напивался. В какой-то момент он аккуратно вытянул телефонный кабель из путаницы проводов за столом и поставил аппарат на пол. Если вытянуть кабель на полную, он почти доставал до кушетки, на которую Сол решил переместиться. Хорошо бы вообще переставить телефон на какой-нибудь невысокий столик, рядом с кушеткой. Проще будет до него дотянуться, ежели вдруг зазвонит.

Но телефон так и остался стоять на полу и не звонил. Сол лежал на кушетке и пил виски, пока те слова, которые он хотел сказать Рут, не растворились совсем. Слишком поздно. Корешки стоящих в шкафу книг плавали в невесомости, буквы собирались в осмысленные сочетания и снова рассыпались. Теперь, когда он запустил их в этот хоровод, они уже не остановятся. Они гремели и звенели, и этот звон эхом отдавался у него в голове. Вставай! Вставай! Короткая пауза, и опять: Вставай! Вставай!

Он скатился с кушетки и почувствовал, как опрокинулась бутылка. Последние несколько глотков виски продолговатой лужицей растеклись по полу. На полу надрывался телефон. Он схватил трубку.