Книга Училка - Наталия Терентьева

— Нюся… А с Никитосом стоит говорить?

— Стоит. Попытайся.

— Можно, я расскажу, как мне было плохо, когда умер мой папа?

— Ну попробуй, — удивилась я.

Я отдала Никитосу трубку, как можно серьезнее погрозив еще раз кулаком. Он кивнул.

— Это я, пап. Ты не Барбандос Кекумбрекович. Я просто тебя не узнал без бороды.

Игоряша начал что-то говорить, Никитос серьезно слушал и кивал. Видимо, Игоряша решил, что тот отвлекся, потому что Никитос вдруг сказал:

— Пап, я слушаю, слушаю. Я здесь.

И Игоряша продолжил. Я сидела, пила чай и смотрела на своих детей. Их детство зависит от меня. И зависело. И всё, что у них есть, и чего нет, — от меня. Я не смогла жить с Игоряшей, и они знают папу в качестве приходящего гостя. Ослабила поводья — и теперь неизвестно вообще что будет. Но что бы ни было, я постараюсь сделать так, чтобы мои дети пострадали как можно меньше. И уж точно не ощущали себя навозными жуками.

Никитос наконец вернул мне трубку.

— Нюся…

— Да, Игоряша.

— Мы хорошо поговорили с Никитосом.

— Молодцы.

— Нюся…

— Да, Игоряша?

— А ты… Ты меня еще пустишь?

— Конечно, что за вопрос.

— Нет… Ты меня к себе еще пустишь? Или… или… это — всё?

Да, я понимала, что должна была сказать «Всё». Это было бы правдой. И всё бы упростило. И для меня, и Игоряше, возможно, стало бы легче. Наверняка я этого не знала. Вдруг я бы лишила его последней надежды? И главное — чем бы это обернулось для близнецов? Игоряша, жалея себя, мог бы решить не ходить к нам совсем. И его бы в этом очень поддержали наши конкуренты…

— Точку ставит только смерть, Игоряша. А мы живы.

— А чувства, Нюся? А чувства — живы?

О господи, ну что мне сказать этому большому бородатому ребенку, который очень некстати отважился побриться в сорок семь лет? И показать всем свой круглый мягкий подбородок, обвислый, как и его медленно, но верно растущий животик?

— Чувства, Игоряша, меняются, изменяются и удивляют нас самих. Давай сегодня попрощаемся на этой радостной ноте?

— Давай, — нехотя согласился Игоряша. Ему явно хотелось еще поговорить.

— Спать! — обернулась я к близняшкам, очень внимательно слушавшим мой разговор с их отцом. — И видеть радостные сны! Ага?

— Ага, — вздохнула Настька.

— Мам, я к тебе лягу, хорошо? А то у меня в кровати кто-то живет. Я вчера засыпал, засыпал, а он меня толкал, толкал…

— Хорошо.

— И я тоже, мам? — подняла Настька глаза.

— У тебя тоже кто-то живет?

— Нет, мне просто одиноко.

Я засмеялась и поцеловала теплые, светлые, любимые до щемящей боли одинаковые головы близнецов.

— Вам повезло, что у меня в кровати никто не живет и что мне с вами не одиноко, а очень и очень хорошо!

Я правду сказала близнецам? Правду. Полную правду. Без одной крохотной запятой. Но она не в счет. Моя жизнь — сегодня и сейчас. И ведь все зависит от того, как посмотреть. Посмотришь так — вроде одиночество.

И зайдешь чуть сбоку — да нет! Вовсе нет! Это свобода! И возможность отдавать детям всю себя. Это не счастье? Может быть, спросить у тех, у кого нет детей? Или дети выросли, ушли, и образовалась пустота? Или просто спросить у самой себя, тридцатилетней, когда была молодость, абсолютное здоровье, много-много сил, а не было серьезного смысла в существовании? А сейчас смысл — есть. Вот он передо мной сейчас, натягивает задом наперед пижаму, отчаянно зевает, пихается, смеется, хвастается выпавшими зубами…

У меня есть столько, сколько есть. Всё мое. И мне его хватает, чтобы чувствовать себя счастливой. Без запятых.

Глава 33

На поляне перед Андрюшкиным домом… ох, вот было весело! Четверо Андрюшкиных детей да моих двое, да сам Андрюшка, который раз в год позволяет себе забыть свой высокий долг, блестящие погоны и тяжелое кресло, в которое он волею судеб уселся. В нем остался нормальный человек, и его больше, чем той его оболочки с погонами, портфелями, лакеями, бесконтрольной практически властью. Благодаря специфике его направления, Андрюшку не показывают каждый день в телевизоре. Но в магазин он все равно ходить не может, риск. А иногда очень любит — приезжая в другую страну, купить воды, орешков, положить их в целлофановый пакет, прогуляться так по набережной, набрать мороженого детям и себе. Дома для прогулок приходится довольствоваться собственной поляной.

Сейчас на поляне играли в «дачный футбол», он же волейбол и пионербол. Я с удовольствием смотрела на своего подтянутого брата. Молодец, не нажрал живота, не обрюзг, глаза светятся. Уйдет в отставку — пусть садится и пишет книжку о том, как сохранять молодость и вкус жизни, работая по четырнадцать часов в сутки с одним выходным в месяц.

— Анюта! — махнул мне Андрюшка, почувствовав мой взгляд и обернувшись. — Давай к нам!

Я с удовольствием присоединилась к веселой компании. Евгении Сергеевне помогали накрывать на стол две девушки. С таким большим хозяйством без помощников — никуда. Жена брата вышла на крыльцо, вытирая руки, — готовит она сама. Тоже махнула мне.

Я кинула Никитосу, ухохатывающемуся с двоюродными братьями, мяч и побежала к Евгении Сергеевне.

— Ну, ма-ам, ты что, бросаешь команду? — закричал Никитос.

— Я быстро! — ответила я, с радостью смотря на большую родную компанию. Приемный сын Андрюшки удивительно похож на всех них. То ли так и было, то ли стал похож. Но тому, кто не знает, и в голову не придет, что третий мальчик взят из семьи Андрюшкиного погибшего друга.

— Анюта, посидим чуть-чуть перед обедом, хоть расскажи мне, как ты в школе!

Милая Андрюшкина жена ничуть не изменилась с возрастом. Я всегда удивлялась, что в один прекрасный день он решил, будто разлюбил ее. Евгения Сергеевна — женщина, которых не бросают. Да он в результате и не бросил ее. Наверное, все правильно. Он-то попытался, но от таких не уходят. Мягкая, добрая, а в чем-то очень жесткая, правильная и одновременно способная на компромисс, интеллигентная и, конечно, преданно любящая Андрюшку и детей, Евгения Сергеевна при том красива, стройна, очаровательна. Я никогда не видела Андрюшкину любовь. Знаю по описанию, что она вся как огонь и искра. Наверно, этого чуть-чуть не хватает в Евгении Сергеевне. Но зато с ней тепло и хорошо всегда, в любую погоду, при любых обстоятельствах жизни.

— Ну что, решила уходить из школы? Тяжело?

— Нет! — засмеялась я. — Ложная информация. Тяжеловато, особенно в начале было, но я решила остаться. Очень интересно. Дети все очень интересные. Система образования дурацкая, надо как-то ее… пробивать. Учителя — тоже очень яркие личности.