Книга Мир обретённый - Нил Шустерман

Из-за спины Кларенса стремительно выскочил человек — живой человек в военной форме. Это был тот самый офицер, которого Алли оставила спать в джипе. Он, размахнувшись, врезал Кларенсу по голове монтировкой. Кларенс свалился без сознания. В то же мгновение детишки бросились на помощь, схватили Алли и вытащили Мэри из земли.

Затем, к ужасу Алли, офицер достал пистолет.

— Извини, приятель, но Мэри приказала мне сделать это.

Алли отвернулась. Послышался грохот выстрела. Всё было кончено. Единственный шанс положить конец правлению Мэри Хайтауэр был потрачен впустую.

Глава 48

Король-самоубийца

Стечение несчастливых обстоятельств, плохая карма и человеческая ошибка.

Такими причинами Алли оправдала катастрофический провал своей миссии. Ей бы совсем немножко удачи и ещё только несколько секунд — и Мэри конец, а живой мир был бы спасён! Но нет — ей надо было похвастаться убийством Мэриного киллера! И как же безответственно было с её стороны бросить офицера спать в машине! Тот, видно, проснулся, вышел, и тут-то его и увидел скинджекер. Если бы не эти её промахи, то всё повернулось бы по-другому! А теперь в неё вцепились четверо послесветов и надели наручники, пришедшие сюда из той или иной взрывной зоны.

На земле перед ней простёрся Кларенс; струйка крови вытекала из его головы. Алли отвела взгляд — ей было невмоготу смотреть на это. Лишь краем глаза она заметила вспышку света, когда старый герой ушёл туда, куда уходят все...

Постой-постой... Если он мёртв, то почему его грудь подымается и опускается, как будто он всё ещё дышит?

Только сейчас Алли увидела лежащее на земле тело офицера, в его руке по-прежнему был пистолет. Он выстрелил не в Кларенса, он выстрелил в себя! А в Междумире рядом с ним скорчился, дрожа, мальчик азиатской наружности — тот самый скинджекер, что вселился в военного и заставил того покончить с собой.

— Мисс Мэри, не заставляйте меня опять это делать! Пожалуйста, не надо, я не могу!

— Всё хорошо, Сушка, всё хорошо, успокойся.

Мэри подошла к мальчику, и тут Алли увидела такое, чего никогда раньше не видела: послесвечение её противницы вытянулось, обволокло скинджекера, отчего его собственное мерцающее, слабое свечение стало ярким и устойчивым. В считанные секунды мальчик успокоился и, похоже, избавился от груза вины.

— Если ты собиралась удрать, воспользовавшись скинджекингом, — обратилась Мэри к Алли, указывая на мёртвого офицера, — то сейчас у тебя ничего не выйдет. На мили вокруг нет ни одной живой души, кроме, разумеется, вот этого твоего приятеля.

Алли видела теперь, что из головы Кларенса вытекло не так много крови, как ей казалось, но старый пожарный всё ещё лежал без сознания.

Мэри, спокойная и сдержанная, — ведь теперь ей не грозила опасность — продолжала:

— Мне жаль тебя, Алли. Такой потенциал, такой талант, и ты всё это профукала — и ради чего? Ради жалкой попытки соперничества со мной!

О, Алли могла бы многое ей порассказать на этот счёт, но Мэри заранее побеспокоилась о том, чтобы во рту у её соперницы оказался кляп, не то ещё ляпнет что-нибудь такое, о чём её драгоценным детишкам знать не надобно.

— Я воистину верю в перевоспитание, Алли. Я верю, что тебя можно извлечь из той тёмной, полной дурных чувств ямы, в которую ты упала, и привести к свету. Поэтому я дам тебе ещё один шанс...

Мэри наклонилась к ней, и Алли почувствовала, как с ней происходит что-то странное. Вокруг неё что-то словно сомкнулось — так, как это было с Сушкой. Поток послесвечения Мэри окутывал её, словно анаконда свою жертву, сдавливал, пытался слить обеих соперниц воедино. Алли больше не могла сопротивляться...

...и тут она наконец поняла!

Алли узрела праведность устремлений Мэри. Мэри так долго боролась за создание совершенного мира — ибо разве не это цель всякого общества, всякой культуры, всякого духа от начала времён? Построить идеальный мир — разве не в этом вся задача бытия? И не какой-нибудь, а мир, полный духов детей, незапятнанных жизненными грехами, отчаянием и компромиссами; полный душ, спасённых в тот момент, когда их человеческий потенциал чист и ярок! Однако такой мир не будет завершённым без вещей и мест — они тоже непременно должны быть там. Ведь должно же мироздание получить золотую возможность выбрать, какие из творений человеческих рук и ума заслуживают вечности?!

Да, живой мир — это лишь чрево. Роды сопровождаются болью, но ах! — какая же за ними следует великая награда! Чрево в конце концов должно опорожниться, так чтобы Междумир, этот конечный результат любви, воссиял во всей своей славе. Идеальная формула вечности: Междумир, сумма усилий Мэри и её детей, скоро должен вырасти по экспоненте, во много раз!

Глаза у Алли расширились от понимания этой истины... Вот только...

...Мэри была неправа.

Несмотря на то, что душа Алли прониклась грандиозными перспективами Мэри, столь же обманчивыми, как и свет луны, девушка знала: свет Мэри тоже фальшив. Луна не сияет сама, она — лишь мёртвый камень, отражающий свет другого, куда более великого светила.

Живой мир — не чрево. Вот что сказала бы Алли Мэри, если бы ей не заткнули рот. Это детская, школа, дом и очаг. Это исток, в котором рождаются бесчисленные реки будущего. А что такое Междумир? Он — не более и не менее, чем портрет на живых стенах. Конечно, без него вселенная стала бы тусклее и обнажённее, но всё же это лишь отображение живого мира и его место — на стене, не в центре.

Как Мэри ни тужилась подчинить себе душу Алли, из этого ничего не вышло. Скорее даже наоборот — ненависть Алли к врагу превратилась в жалость... потому что Мэри никогда не удастся вырваться из той тёмной ямы, в которой она обреталась. Для Мэри не откроется дверь и не прольётся свет, потому что двери не открываются для тех, кто не видит ничего, кроме стен.

Души обеих соперниц в этот момент были так переплетены между собой, что Мэри прониклась тем, что чувствовала Алли, и теперь от неё к Алли устремился поток ядовитой, смертельной ненависти — той ненависти, от которой рушатся миры.

Мэри отшатнулась, разъединила их послесвечения. Потом взглянула прямо в глаза противнице и промолвила:

— Я дала тебе последний шанс сделать верный выбор, но теперь я знаю — в твоей душе не осталось ничего истинно праведного и непорочного.

Она повернулась к стоящим за её спиной послесветам:

— Будьте добры, принесите сюда саркофаг!

Они бросились выполнять её поручение и притащили старый холодильник — с закруглёнными углами и солидной хромированной ручкой, похожей на ручку на дверце автомобиля, но в отличие от неё открыть холодильник изнутри было невозможно. Холодильник был бледно-голубого цвета — слишком мягкого и приятного, если принять во внимание, с какой целью его собирались использовать.

Команда послесветов установила холодильник на самом краю мёртвого пятна и открыла его. Полки были удалены.