Книга Скованный ночью - Дин Кунц

Б-3.

Двери лифта открылись на этаже Б-3, коридор которого был залит тусклым красным светом.

В этом таинственном свете стояли пять высоких, неясных, искаженных темно-каштановых фигур. Они могли быть людьми, а могли быть и чем-нибудь похуже.

С ними было создание поменьше, тоже темно-каштановое, с четырьмя лапами и хвостом, которое могло быть кошкой.

Несмотря на все эти «могло быть», я не мешкал, потому что до дела оставалось всего несколько драгоценных секунд. Я вышел из лифта в тусклое красное свечение; едва это случилось, как коридор залил яркий свет люминесцентных ламп.

Рузвельт, Доги, Саша, Бобби, Мангоджерри и я – я сам, Кристофер Сноу, – стояли в коридоре и с тревогой смотрели на двери лифта.

Минуту назад на этаже Б-6, когда мы погрузили в лифт тело Бобби, кто-то наверху нажал на кнопку вызова. Этим «кем-то» был Бобби, живой Бобби, каким он был в начале ночи.

В этом странном и печальном здании прошлое, настоящее и будущее присутствовали одновременно.

Мои друзья – и я сам – смотрели на меня с изумлением, как будто я был призраком. Я повернулся направо, к двум приближавшимся охранникам, которых остальные еще не видели. Один из этих охранников и произвел выстрел, который убил Бобби.

Я выпустил очередь из «узи» и срезал обоих еще до того, как они успели открыть огонь.

От сделанного у меня свело живот, и я попытался успокоить свою совесть тем, что эти люди все равно были бы убиты Доги после того, как они застрелили Бобби. Я только ускорил это событие, заодно изменив судьбу Бобби и сумев спасти одну жизнь. Впрочем, возможно, извинениями именно такого рода вымощена прямая дорога в "ад.

Стоявшие за моей спиной Саша, Доги и Рузвельт высыпали в коридор.

На лицах наших «вторых я» было написано ошеломление, сравнимое по объему только с количеством орехового масла на банановых сандвичах, которое окончательно доконало беднягу Элвиса Пресли.

Я не понимал, как это могло случиться, потому что раньше этого не случалось. Мы не встречали себя в этом коридоре на пути вниз, когда ехали искать ребятишек. Но если мы встретили себя сейчас, почему я не помню об этом?

Парадокс. Парадокс времени, понял я. Ты знаешь меня и математику, меня и физику. Я – это еще и Пух, и Элиот. У меня болела голова. Я изменил судьбу Бобби Хэллоуэя, и это казалось мне чистым чудом, а не просто математикой.

Лифт был заполнен тусклым красным светом и неясными темно-каштановыми фигурами детей. Его двери начали закрываться.

– Держи! – крикнул я.

Нынешний Доги заблокировал дверь, стоя наполовину в люминесцентном свете коридора, наполовину в сумрачном красном свете лифта.

Пронзительный электронный звук стал громче. Он внушал страх.

Я вспомнил довольное ожидание Джона Джозефа Рандольфа, его уверенность в том, что все мы скоро окажемся на другой стороне, на боковой ветке времени, имени которой он не назвал. Он сказал, что поезд уже вышел со станции. Внезапно меня осенило: он мог иметь в виду, что это загадочное путешествие совершит все здание. Не яйцевидная комната и то, что находится под ней, но все содержимое ангара и шести этажей над ним.

С новым чувством беспокойства я попросил Доги заглянуть в лифт и проверить, там ли Бобби.

– Я здесь, – откликнулся Бобби из коридора.

– А там ты куча дохлого мяса, – сказал я ему.

– Не может быть.

– Может.

– Брось.

– Как штык.

Не знаю почему, но мне казалось, что возвращаться наверх, в ангар, за пределы этой зоны перепутанного времени, с двумя Бобби, живым и мертвым, не стоит.

Все еще держа дверь, Доги-из-настоящего шагнул в лифт, помешкал и вернулся в коридор.

– Там Бобби нет!

– А где же он? – спросила Саша-из-настоящего.

– Дети говорят, что он… ушел. Они на ушах стоят.

– Тело исчезло, потому что здесь его не убили, вот и все, – объяснил я, что было так же вразумительно, как объяснение термоядерной реакции словами «это взрыв».

– Ты сказал, что я был мертв, – напомнил Бобби-из-прошлого.

– Что здесь происходит? – спросил Доги-из-прошлого.

– Парадокс, – ответил я.

– Что это значит?

– Надо стихи читать, – с крайней досадой ответил я.

– Хорошая работа, сынок, – стройным хором сказали оба Рузвельта и удивленно посмотрели друг на друга.

– Садись в лифт, – сказал я Бобби.

– Куда мы едем? – спросил он.

– Наружу.

– Что с детьми?

– Мы нашли их.

– А Орсон?

– Он в лифте.

– Клево.

– Ты наконец сдвинешь с места задницу? – рявкнул я.

– Ты чего вызверился? – спросил он, сделав шаг вперед и хлопнув меня по плечу.

– Ты не знаешь, что я вытерпел.

– Убили-то меня, а не тебя, – ответил он, исчез в мутно-красном лифте и стал еще одним темно-каштановым пятном.

Саша, Доги, Рузвельт и даже Крис-Сноу-из-прошлого выглядели растерянными, и Крис-из-прошлого спросил меня:

– А что нам делать?

Обратись к самому себе, я сказал:

– Ты меня разочаровываешь. Я думал, хотя бы ты пораскинешь мозгами. Ради бога, Элиот и Пух!

Когда прерывистый гул моторов яйцевидной комнаты стал громче и по полу прошла слабая, но зловещая дрожь, как от начавших вращаться гигантских вагонных колес, я сказал:

– Спускаться вниз и спасать детей и Орсона.

– Ты уже спас их.

Голова у меня пошла кругом.

– Если ты не спустишься и не спасешь их, может получиться так, что мы этого не сделали.

Рузвельт-из-прошлого взял на руки Мангоджерри-из-прошлого и сказал:

– Кошка понимает.

– Тогда марш за чертовой кошкой! – зарычал я.

Все из настоящего, кто еще оставался в коридоре – Рузвельт, Саша я и Доги, державший дверь, – шагнули обратно в красный свет, но, когда мы оказались в кабине с детьми, красного света там не было. Горела только лампочка накаливания, расположенная на потолке.

Однако коридор вновь стал мутно-красным, и мы-из-прошлого минус Бобби вновь превратились в темно-каштановые фигуры.

Доги нажал на кнопку наземного этажа, и дверь закрылась.

Орсон пролез между мной и Сашей и прижался ко мне.

– Привет, брат, – тихо сказал я.

Он завилял хвостом.

Все было хорошо.

Пока мы возмутительно медленно двигались наверх, я посмотрел на часы. Светящиеся символы изменялись, но не двигались ни вперед, ни назад, как было до сих пор. Вместо них на циферблате медленно пульсировали какие-то странные световые зигзаги, которые могли быть искаженными цифрами. Я с ужасом подумал, не значит ли это, что мы начали двигаться по боковой ветке времени на ту, другую, сторону, куда так стремился попасть Рандольф.