Книга Дом последней надежды - Екатерина Лесина

…сгоревшую надежду не купить. А они все мне поверили, что получится, что…

— Умеешь ты находить неприятности, женщина, — с легким упреком произнес тьеринг.

Он появился по первому зову, правда, не моему, но Бьорна. Вошел в дом. Потянул носом вонь и поинтересовался:

— Кого хоронить будем?

С ним пришли еще четверо, а я протянула горшочек. Открытый.

Он сунул пальцы и, понюхав, нахмурился. А затем спросил:

— Кто?

— Шину, — ответила я и кивнула, когда тьеринг добавил пару слов на своем.

Одна ли она ввязалась в это дело или втянула за собой того, кого и мужем-то не считает? А если не втягивала, то знает ли он? Догадывается?

— Надо убрать это. А лавку сжечь, — мне удалось произнести это спокойно.

Почти.

Наверное, голос все-таки дрогнул, если тьеринг, положив руку на плечо, сказал:

— Я помогу ее вернуть…

Здесь ведь не только наши товары… не на одну сотню золотых… и пусть часть лишь, но серебро оплавится… серебро еще выкопать можно, а что сделать с резной костью?

Искушение вынести все ценное было огромным, но тьеринг покачал головой:

— Нам не нужны лишние вопросы… и вы, уважаемый…

Лекарь выглядел растерянным.

Он был достаточно умен, чтобы понять: начнется разбира тельство и пострадают все.

— Хорошо, — тихо произнес он. — На уста мои ляжет печать молчания, клянусь в том светлой памятью… и полагаю, что вы, госпожа, нынешнюю ночь проведете подле постели мальчика, который нуждается в заботе… а мне придется отлучиться, ибо далеко не все нужные лекарства я взял…

Бьорн ушел за господином Нерако. Верно, мало ли что может произойти с человеком столь достойным ночью?

Я же…

Хотелось и плакать, и кричать…

Почему?

Чего ей не хватало?

Доверия?

Или уверенности, что заработать можно, торгуя обыкновенным товаром? Денег? Сомневаюсь, что Хельги беден или жаден. Новую шубу из чернобурки я заметила, но… денег не бывает мало? Или дело в чем-то ином, мне непонятном?

Шину была в лавке.

Ковыряла отмычкой в замке. Вот уж и вправду никогда не знаешь, какие таланты человек скрывает.

— Не стоит, — сказала я и протянула ключ. — Возьми… и было бы хорошо, если бы ты сейчас забрала весь свой товар и исчезла…

Шину побледнела.

Слегка.

Поднялась. Дрожащей рукой оправила платье…

А ведь тьеринг после этого будет прав, забыв дорогу к моему дому.

— Только это невозможно, верно? Обычно такие сделки если и заключаются, то на всю жизнь… и ты прежде подобным занималась, верно?

Молчит. И кривится. И тоже плакать хочет? Клянет себя за неосторожность? Что стоило припрятать столь опасный товар… или собиралась, но не успела?

Я не хочу узнавать подробности. Придется.

— Зачем?

— За мной… долг… остался, — тихо произнесла Шину. Смотрела она в пол. — Мой супруг… взял большую партию, а после умер… он убрал ее в тайник, а мне не сказал куда… убрал и умер. Я искала. Я обстучала весь дом, только… ничего…

— И тогда ты решила уйти?

Кивок.

Конечно, кто бы ни дал проклятое зелье, пусть спрашивает с законных наследников, а не с несчастной женщины, которая осталась без крова и средств к существованию.

— Пока вы… сидели тихо… меня не трогали… а вы полезли на ярмарку… и многие говорили, что мы хорошо торговали… золото… много золота. — Она тихо всхлипнула и лицо руками закрыла. — Меня нашли… и сказали, что если… что долг теперь на мне, и они понимают, что… я не смогу его отдать сразу. Они готовы подождать… а если я буду делать что скажут, то мой долг не увеличится…

И она согласилась.

Кто бы не согласился. Только… я больше не верила. Смотрела и не верила… быть может, конечно, все дело в страхе, одинокую женщину легко испугать, но… легкий аромат лжи портил ощущение.

А Хельги сжал кулаки.

Злится?

На меня? На нее? На тех нехороших людей, что воспользовались шансом?

И сколько она получила бы? Сомневаюсь, что Шину стала бы работать только на погашение мифического долга. Нет, ради долга так не стараются.

— Лавку я сама нашла. — Она вскинулась. — И все, что говорила… правда. Но еще ко мне отправляли бы людей, которые ищут забвения… это дорогой товар. Особый. И вам стоит сделать вид, что вы о нем не знаете.

Поздно.

— Нет. — Я открыла замок. И крышку откинула. Достала глиняный горшочек и, взвесив на ладони, позволила ему упасть.

— Я знаю, кто тебя примет. И кто присмотрит, чтобы ты не ушла, пока не будешь готова…

В темном храме найдется место еще для одной потерянной души, пусть бы она пока пребывала в теле…

— Двадцать золотых, — тихо произнесла Шину.

…и горшочков около сотни. Велико искушение вернуть их владельцам, но останавливает понимание: они не позволят так просто избавиться от себя.

Нет.

Действовать нужно радикально…

Шину увели.

Она не сопротивлялась, не цеплялась за руки, умоляя пощадить, она… будто разом потеряла интерес к жизни. Только в дверях произнесла, не оборачиваясь:

— Зря ты думаешь, что они тебе поверят… а если и так… безнаказанным это дело не оставят.

Понимаю.

И тем горше…

…только все равно…

Пожар и побег? Давка вспыхивает с четырех сторон. В ней останется довольно глиняных черепков, да и весь товар, который погибнет в пламени, хорошее алиби… Меня здесь нет. Я стою, смотрю, как догорает наша надежда на спокойную жизнь, и стараюсь не разрыдаться.

— Ничего. — Тьеринг разворачивает меня и обнимает, и теперь я не вижу огня, но лишь всполохи на броне Урлака. — Так оно правильно… боги видят.

Видят.

Мой взгляд останавливается на тени, которая не делает попыток притвориться человеком. Чернолицый бог смотрит на огонь.

Улыбается.

И как это позволите понимать?

Колдун пришел в себя к утру. Он открыл глаза, захрипел, выгибаясь, и я почти смирилась с тем, что нынешняя ночь будет худшей в моей нынешней жизни. Но хрип перешел в кашель, и мальчишку вновь вырвало. А когда я поднесла к губам его чашу с отваром, он сделал глоток и открыл глаза.

— Что…

Голос сиплый, сорванный.

А вот взгляд вполне ясный.

— Твоя старуха тебя травила, — сказала я и отвернулась к окну. За тонким слоем папиросной бумаги рождался рассвет. Небо, пока еще темное, прорезали тонкие нити солнца.