Книга Москва Первопрестольная. История столицы от ее основания до крушения Российской империи - Михаил Вострышев

– Если ни пропуска, ни пакета – не пропустим, батя.

– Отчего же в святыню не пустите?

– С политикой у тебя, батя, худо. Теперь святыня – наша солдатская власть. На нее и молись.

– Или к господам захотел? – ощерился самый молодой. – Мы, когда твою святыню брали, немало их пулями накормили.

– Не шуткуй, – одернули его. – А ты, батя, иди кругом вдоль стены. Может, где и пропустят.

– Серчает, что его Кремль мы взяли, – услышал отец Иоанн смешки вдогонку.

«Пойдите вокруг Сиона и обойдите его; пересчитайте башни его. Обратите сердце ваше к укреплениям его, чтобы пересказать грядущему роду».

Беклемишевская башня стояла обезглавленная, и другие зияли свежими ранами.

На Красной площади – грязь, запахи, как на конюшне, множество солдат и матросов с ружьями.

Тут же толчется разношерстный московский люд, митингуя или слушая, что говорят другие.

* * *

– Вы взяли власть, – требует дама в шляпке, – вы теперь нас и защищайте!

– Нет у нас войск ваши квартиры охранять, – иронически улыбается в ответ командир в кожаной тужурке.

– А раз нет, зачем тогда власть брали?..

– Граждане, я вас прежде обманывал! Теперь заверяю вас: никакого Бога нет! – митингует, забравшись на грузовик, дьякон с красной тряпицей на шее. – Я никогда не верил в литургию! Но надо же было как-то кормиться…

– Если ты нас прежде обманывал, – хитро улыбается мужичонка, – кто ж тебе нынче поверит?

– Ну, и долго мы продержимся? – ведут мирную беседу у костра в центре Красной площади вооруженные рабочие.

– Ленин говорит: навсегда утвердились.

– Чего ты Лениным тычешь? Сам-то что думаешь?

– А зачем мне умничать.

– А я думаю, ничего у нас не выйдет.

– Это отчего же?

– Ну, рассуди: какой из меня или из тебя правитель? Нас и слушать-то никто не станет. Царь почему всех держал в узде? Ему, вишь ты, министры подсказывали. Недаром же они над учеными книгами штаны протерли. А мы, вишь ты, всех министров поганой метлой.

– А мне товарищ Ленин подскажет.

– Нет, товарища Ленина на всех не хватит.

Прожившийся купчик

– Эх, до чего нынче кутерьма дошла, – жалится один купчишка другому, – ничего не пойму.

– Понять труднехонько, – соглашается собеседник, – все вверх дном поставили. Зато, если угадать, в какую сторону повернется, миллионщиком можно стать. Нынче самое время для наживы.

– Это коли угадаешь. А если промашка? Всего капиталу лишишься. – И живота можно, не токмо капиталу.

– То-то и оно. Лучше выждать.

– Жди пожди, а другие обскачут. Золотишко-то скупают вовсю. И хлебушек дорожает.

– Зря надеются запугать нас царские рясники! – митингует солдатик, по виду из студентов. – Советская власть ни в Бога, ни в черта, ни в загробную жизнь не верит!..

– Мил человек, ты не зарекайся, – вступает в спор с оратором пожилой мастеровой. – Я вот смолоду тоже ни во что, кроме денег, не верил. А жизнь пообломала, теперь чуть светает, в церковь бегу.

– Это тебя царская жизнь обломала, – снисходительно улыбается солдатик. – Не бойся, наступает всеобщее счастье, и только буржуазия будет корячиться и бегать в церковь.

– Что ж это за зверь такой: всеобщее счастье?

– Это победа всемирной революции, когда не будет ни эллина, ни иудея – один рабочий класс.

– Да что ты, нехристь, про евреев талдычишь, ты по-людски ответь…

* * *

Отец Иоанн ужаснулся обилию суетных, грешных речей, звеневших со всех сторон здесь, рядом с великими христианскими святынями.

«Народ Мой! вожди твои вводят тебя в заблуждение и путь стезей твоих испортили».

Батюшка стал протискиваться поближе к кремлевской стене, на которой моталось длинное красное полотнище с надписью: «Жертвам, провозвестникам Всемирной Социальной Революции». Под полотнищем зияли огромные свежевырытые ямы.

– Зачем? – вслух удивился отец Иоанн, заглянув в глубину растревоженной земли.

– Хоронить будут, кого буржуазия поубивала, – пояснил молодой, задорно улыбающийся рабочий.

– Здесь?.. Не на кладбище? – оторопел отец Иоанн.

– Теперь, товарищ, все по-новому будет. Сегодня, как от пасхальной свечи, от душ павших затеплится яркий огонь мирового Евангелия – социализма. Вишь, наше районное знамя впереди полощется. А за ним революционный комитет в полном составе. Вот это похороны! И умереть не жалко.

Отец Иоанн увидел колонну, вползавшую на Красную площадь через Воскресенские ворота. Впереди, оседлав кобылу, возглавлял шествие рабочий с красной лентой через грудь. Но что это?.. На плечах рабочих и солдат гробы… красного цвета.

– И правильно, – стал объяснять все тот же словоохотливый молодой рабочий. – Они же на войне погибли, а военная планета Марс красным огоньком по ночам блестит.

– Но вы же православный! – укорил собеседника отец Иоанн.

– Был – да сплыл. Я теперь ни во что, кроме социализма, не верю.

Уже вся рогожская колонна втянулась в площадь и дружно запела, подойдя к ямам под кремлевской стеной:

Слезами залит мир безбрежный, Вся наша жизнь – тяжелый труд. Но час настанет неизбежный, Неумолимо грозный суд.

– Товарищи! – ликовал кто-то из толпы. – Первый раз после похорон товарища Баумана пролетарии Москвы хоронят своих боевых друзей без гнусавого поповского пения! Отдадим последний долг жертвам мирового капитала!

Последним долгом оказалась популярная в среде социал-демократов песня:

Мы жертвою пали в борьбе роковой Любви беззаветной народу.

Похороны большевиков в 1917 году у стен Московского Кремля

Гробы по дюжине опускали в каждую братскую могилу, и перед тем как завалить землей, над каждой произносили речь. В этот сумрачный день с легким морозцем говорили об одном – о святой ненависти. Отцу Иоанну подобное словосочетание было так же непонятно, как и «красный пролетарский покров» или «рабоче-крестьянские идеалы». Но воистину страшновато стало, когда подошла колонна Бутырского района. Над площадью поплыли черные гробы, которые несли одетые в черные рубахи анархисты. Один из них, встав у края черной пропасти, куда погрузили усопших, произнес прощальную речь; и от нее повеяло смертью не меньше, чем от черного знамени, древко которого он сжимал в своем кулачище.