Книга Три года революции и гражданской войны на Кубани - Даниил Скобцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свободная местная пресса, только что в начале октября поддавшаяся общему настроению живого порыва к Москве, уже в половине октября при обращении к действительности вновь усваивала глубоко пессимистический тон. «Кубань оказалась изолированной»… «На первый взгляд – одиночество – результат демократичности, но по существу же это далеко не так»… «На бумаге демократическая конституция, а законодательство идет в порядке 57-й статьи»… «а управление краем тормозится отдельными по частному случаю постановлениями рады, либо влиянием лидеров партий, остающихся в тени»… «На местах же – старый режим»… и т. д.
Южнорусская конференция, основной задачей которой было создание южнорусской власти, все это время вела свои занятия, «интенсивно» занималась распределением компетенций властей общедобровольческого командования и краевых образований – Дона, Кубани и Терека. В казачьей ее части, кроме любителя длинных речей И. Л. Макаренко, тормозом работы служил терский делегат в комиссии, профессор академии Генерального штаба, генерал-лейтенант В. И. Баскаков, устанавливавший едва ли не по каждому пункту заданий комиссии свое особое «учение» в виде бесконечно тягучих малосодержательных речей. Со стороны же членов конференции, уполномоченных Главного командования, проявлялось тем меньше сговорчивости, чем больше обнаруживалось успеха на фронте. Вообще же основными вопросами спора были две темы: законосовещательная или законодательная должна быть «палата депутатов» при общем главнокомандующем генерале Деникине и быть ли армиям краевых образований в своих построениях автономными или слитыми в общее и полное подчинение генералу Деникину. Последний, между тем, поставил перед конференцией требование именно о законосовещательных функциях палаты и при этом в ультимативной форме, а в отношении армии давал директиву: «после одной (донской) автономной армии создавать таких три значило бы идти на расчленение… Автономные армии не допускаю». – «Единая армия и единое военное законодательство, считающееся с особыми условиями исторически сложившегося казачьего быта»…
Конечно, из сочетания такой директивы главнокомандующего и определенностью казачьих заявлений до сговора оказывалось очень далеко.
В вопросах об автономных армиях донцы были не более сговорчивы, чем кубанцы. Именно донские специалисты, привлеченные к комиссионной работе, оказались наименее сговорчивыми в вопросах распределения компетенций. Среди же кубанских высших начальников И. Л. Макаренко не находил себе единомышленников, что потом скажется в выступлениях на раде как самого Макаренко, так и близких ему по взглядам других членов рады.
Вообще говоря, южнорусская конференция продолжала оставаться местом, где происходили торги с переторжкой. Однако профессор Соколов выскажется потом об этом торге, что «преимущество в данном случае было на стороне казаков, которые вооружены были до мелочей продуманной схемой разграничения всех предметов по трем категориям: 1) что относится к общегосударственной власти в порядке законодательства и управления, 2) что в порядке законодательства относится к общегосударственной власти, а в порядке управления к краевой, и наконец, 3) что и в порядке законодательства и управления относится всецело к власти краевой.
«Они, – говорил Соколов о казачьих делегатах: – вносили в защиту местных особенностей подлинный жизненный пафос, мы же, т е. он, Соколов, Посович и др. отстаивали идею, принцип“…»
О достижениях конференции будет сказано обеими сторонами. – «Эти материалы будут иметь ценность и для историков эпохи, и для будущих российских законодателей». Но практически труды конференции, однако, не приблизили ни на йоту дела образования единой власти – «Воз остался и ныне там».
Нельзя было отказать тогдашнему правящему кубанскому радянскому большинству в готовности в это время развивать энергию и известную в партийных интересах предусмотрительность. Был принят «Закон о земле» (с явной демагогической окраской). Был сделан шаг того же демагогического значения навстречу крестьянского краевого населения: целый ряд их «волостей» был переименован в станицы, а их жители получили звание казаков с уравнением в правах с последними на получение земли и пр. И любопытно, что видимую инициативу в этом направлении брали те же люди, которые недавно до этого совсем не шли навстречу расширения прав «иногородних».
Был разработан закон о выборах в Законодательную раду с большим расширением избирательных прав иногородних. Было явное стремление загладить прежние свои грехи (1917–1918 годов) по разъединению краевого населения.
Была выпущена декларация об образовании кубанской партии федералистов-демократов. В программе, однако, искусно было закамуфлировано речение, о какой федерации шла речь: общероссийской или об Украины-Руси. От имени Законодательной рады было выпущено особое обращение к казакам, горцам, крестьянам и рабочим Кубанского края «против разрушительной работы монархистов и «за святую свободу и народоправие», «за землю и волю»… И нельзя сказать, что все это проходило без отклика в той среде, куда пускались, главным образом, соблазнительные стрелы.
Комитет завода «Кубаноль» обратился к казакам с ответным воззванием, в котором встречно опровергались распространяемые «несправедливые слухи, будто рабочие подготовляют восстание на 17 октября для свержения существующей на Кубани казачьей власти… «Комитет протестовал против такой злостной провокации…»
Впрочем, уже ближайшее будущее показало, насколько этот контакт оказался мнимым и как дорого нашим черноморцам пришлось поплатиться за невольную или сознательную мистификацию.
В противовес этим достаточно крикливым заявлениям членов черноморской группы (из них наиболее активно в это время держались Гр. В. Омельченко, П. Л. Макаренко, горец Гатогогу и др.) – в скромной декларации линейской группы свидетельствовалось, во-первых, об устойчивости ее демократических взглядов вообще, ее стойкости в вопросах краевой автономии, а в отношении добровольчества наша декларация свидетельствовала, что добровольчество, вопреки утверждению многих авторов этого лагеря, всегда могло найти стойких союзников в кубанской среде в смысле поддержки идеи российского государственного единства.
Как было выше отмечено (см. главу XXIV), сентябрьские совещания войскового атамана с широким кругом краевых деятелей – членов рады и не состоящих таковыми – не дали стимула к роспуску Краевой рады и назначению новых выборов, хотя общее мнение совещавшихся тогда находило, что рада данного состава не выражает общественного мнения краевого населения.
Войсковой атаман издал приказ о созыве Краевой рады прежнего состава на 24 октября 1919 года.
Выше мною было отмечено, как безнадежно сам атаман смотрел на возможность своих согласованных действий с радой данного состава. К тому же 15 октября возобновила свои занятия Законодательная рада, всего неделю тому назад их прервавшая.
Черноморская группа начала в ней свои занятия тем, чем кончила их неделю тому назад, теми же безответственными выступлениями отдельных ее членов. На первом же ее заседании выступил со своим словом творец на собраниях рады всяческой клоунады Ст. Ф. Манжула (кстати сказать, при общих выборах в раду забаллотированый своими избирателями, но потом проведенный в нее Рябоволом в качестве и. о. заместителя отсутствующего члена рады).
