Книга Вне закона - Овидий Горчаков

– Гигиена, матушка, гигиена-с… Милости просим, пан полковник-с, чем богаты, тем и рады-с… Курки, яйки-с. А не угодно чего-с пропустить с дороги?..

«Полковник» чуть было не утерся тылом ладони. Вовремя спохватился, достал платок. Оглядевшись, я увидел, что моя команда «полицаев» отличалась на редкость плохим аппетитом.

Все мы услышали вдруг рокот мотора. Лжеполицаи тревожно переглядывались. А вдруг сюда нагрянут машины с всамделишными фрицами? Вот будет трогательная встреча земляков! Но это рокотал всего-навсего «юнкерс»…

Начальник полиции собрал полицейских в небольшой одноэтажной школе.

– Поболее полсотни гавриков! – удовлетворенно усмехнулся шофер, проходя мимо меня. – Вся полиция в сборе! Начинай инструктаж, обер!

Ко мне подлетел какой-то урядник, лихо щелкнул каблуками:

– Ваше благородие! Помещение для занятий готово!

Полицейские рассаживались в пустой, полуразрушенной школе на принесенных из хат скамьях и стульях. Впереди чинно восседал с видом именинника начальник полиции Церковного Осовца. Рядом с ним на отдельной скамье – урядники из соседних сел, прибывшие во главе своих полицейских отрядов на сборы. В незастекленные окна то и дело нетерпеливо заглядывали «гости». Я одиноко сидел за бывшим учительским столом.

– Поторапливайтесь, панове, поторапливайтесь! – поминутно вскакивал начальник полиции Церковного Осовца.

Полицейские уселись, обнажив головы, замерли. В затопившей школу тишине звякнули кресты начальника полиции. Я встал и, сдвинув на затылок фуражку, вытер тыльной стороной ладони влажный лоб. Десятки пар глаз внимательно, подобострастно следили за каждым моим движением. В полутьме лица казались такими же белыми, как и повязки на рукавах. Кто-то шаркнул ногой – на него шикнули. Шофер перешагнул через припертую к стене скамью, подошел к столу, стал рядом со мной. На губах – ухмылка, в глазах веселые чертики, вот-вот расхохочется. Все глаза с любопытством уставились на него. Шофер бережно отвернул лацкан пиджака, и все увидели… орден Красного Знамени. И словно одной грудью гулко охнули…

– Теперь поняли, кто мы?! – крикнул я, торопясь. – Мы партизаны! Кончай балаган! Огонь!!

Кухарченко поднял автомат, прокричал что-то. Голос потонул в трескучем залпе. Стреляли в окна, в двери. Пулеметные и автоматные очереди прошивали сразу несколько человеческих тел. Крики, вопли, стоны – все слилось в один ужасающий гул: я разрядил всю обойму в первый ряд и стоял, не смея шевельнуться, – кругом свистели, шлепались о стены пули. «Кончай! Кончай стрелять!» – кричал я. Когда стрельба стала затихать – на смену ей нарастал в ушах звон, – я пошел, спотыкаясь, перебираясь через груды тел, стараясь дышать только ртом, к выходу.

На площади достреливали полицаев, успевших высадить рамы и выскочить из окон школы. К заросшему оврагу стремглав бежал длинноногий полицай. За ним, стреляя на ходу из карабина, несся один из партизан. Я увидел, как Перцов занес над головой полуавтомат и обрушил его на голову начальника полиции. Ему, израненному, истекавшему кровью, удалось проползти кровавой ящерицей шагов пятнадцать, прежде чем его настиг карающий приклад Перцова. Я с трудом подавил приступ тошноты.

Я снова увидел Георгиевские кресты начальника полиции. Ведь он был когда-то храбрым русским солдатом и кресты, быть может, получил в германскую… Пусть бы уже принял он смерть от кого-нибудь похрабрей Перцова… Впрочем, какая разница!..

Я заставил себя вспомнить Красницу, Минодору и ее деда и исступленный крик над пепелищем: «Будь они прокляты, прокляты, прокляты!..»

Оттолкнув Перцова, я снял с убитого кобуру с наганом. Наган старый, «императорского завода», но отличной сохранности. Двадцать лет бережно хранил его бывший беляк-фельдфебель, ждал своего часа…

По команде Кухарченко по селу рассыпались приезжие «полицаи». Они бегали по улицам, тыча под стрехи полицейских домов пылающие пучки соломы. Кругом горели дома фашистских прислужников, занималась соломо-глиняная кровля сараев. Село заволокло дымом. По улицам летели клочья горящей соломы, снопы трещавших искр. Было жарко, было трудно дышать.

Аксеныч схватил Кухарченко за руку.

– Зачем хаты жечь? Спасай людей!..

Кухарченко вырвался:

– Приказ Самсонова! Зуб за зуб!..

Аксеныч и партизаны выводили из хат женщин, стариков, детей.

А на «гробнице» во весь рост стоял освобожденный партизан. По грязным щекам его, по синякам и ссадинам текли слезы.

Утро в лагере

1

– Магу и волшебнику общественно-партизанского питания пламенный привет! – Баламут подошел к костру, ведя за собой вчерашнего пленника полиции Церковного Осовца. – Ничего не поделаешь, шеф, наш пленный партизан опять проголодался. А ну распорядись-ка, стряпуха, а то не стану тебе чинить сапоги! – Он покровительственно похлопал смущенного парня по плечу. Парень переоделся уже в старомодный неглаженый костюм, от которого за версту несло специфическим довоенным запахом – запахом нафталина. Он уже успел умыться и побриться. – Не робей, кореш. Мы тут живем как у Христа за пазухой… У Гитлера за пазухой, – поправился Баламут.

– Как фамилия-то твоя? – спросил парня Баженов.

– Верзун моя фамилия, – проговорил парень с натянутой улыбкой. – Вы, кажется, тоже там были?

– Точно, – подтвердил Баженов. – Только у нас тут все на «ты». А вот «офицер» вчерашний.

Верзун с изумлением уставился на меня. По глазам было ясно – не поверил Баженову.

– Десантник он, – добавил повар, – из Москвы.

Верзун еще шире раскрыл глаза.

– Верзун, оказывается, лейтенант, – сообщил нам Баламут, – командир стрелкового взвода. Кончил училище, на фронте воевал день, целый час героически сдерживал натиск противника под Харьковом. Потом в плен попал. Из плена бежал. Приймаком стал. Из приймаков бежал – в партизаны попал…

– Что это за партизаны около Церковного Осовца объявились? – обратился к Верзуну Баженов.

Повар подал Верзуну котелок вчерашнего супа, здоровенный ломоть хлеба, и парень немедленно накинулся на еду. Баламуту шеф сунул разбитые сапоги.

– Три дня бедолагу голодом морили, – сказал Баламут, разглядывая подошву сапога. – Да и в лесу он не антрекотом питался, а по ночам на пустом брюхе, сердечный, за картошкой сырой ползал.

– Ты про отряд его расскажи…

– Какой там отряд! – махнул сапогом Баламут. – Их всего пятеро. Приймачили в одной деревне, наскребли оружие кой-какое и в лес махнули. Только вот Верзуну не повезло – потерял по дороге наган, из-за пояса выронил. А у них всего два нагана было. Кореши, конечно, с глаз его долой погнали. Без оружия, мол, не возвращайся. Вот он в лесу днем и ночью рыскал-рыскал и на полицаев нарвался.

– А командиром у вас кто? – спросил Верзуна Баженов.