Книга Московские обыватели - Михаил Вострышев

— Разве Вас некем там заменить? Кто там уездный московский предводитель?

— Князь Владимир Владимирович Голицын. Он человек дельный и энергичный, но слишком молод. Вряд ли на нем остановились бы при выборе губернского предводителя. И трудно назвать кого-нибудь другого, кто мог бы объединить большинство дворянства. Между тем в последние годы удалось дворянству московскому сплотиться. И его голос получил самостоятельное, определенное значение. Вряд ли было бы желательно, чтобы этот голос замолк. В некоторых случаях, в силу сложившихся обстоятельств, голос московского дворянства выражал Москву и дворянство являлось объединяющим центром.

— Да, Вы немало потрудились при открытии памятника моему отцу и в столетнюю годовщину войны 1812 года.

— Наконец, Государь, самая должность обер-прокурора Св. Синода мне представляется по существу ненормальной. Было бы вообще желательно освободить церковь от опеки государственной власти.

— Я с этим совершенно согласен. Вот Вы и старайтесь вести дело к этому.

— А наряду с этим давлением обер-прокурорской власти на церковь меня крайне смущает зависимость церкви от Государственной Думы. Уже в силу моих основных политических убеждений мне было бы крайне неудобно являться в Думе в качестве члена правительства. Но, кроме того, самую зависимость церковной власти в финансовом отношении от людей или равнодушных к церкви, или вовсе неверующих, я считаю крайне ложной.

— Я с Вами совершенно согласен.

Мои аргументы исчерпывались, а между тем цели они не достигали. Государь молчал и, видимо, не считал их достаточными для того, чтобы согласиться на мой отказ. Тогда, после некоторой паузы, я сказал:

— Ваше Величество, есть еще одно обстоятельство, которое заставляет меня отказаться от должности обер-прокурора. Хотя мне крайне тяжело его касаться, но я просил бы Вас, Государь, дозволить мне высказать и его.

— Пожалуйста, говорите совершенно откровенно.

— Я хочу сказать о Распутине.

При этих словах Государь опустил голову.

— Государь, вот уже несколько лет, как Россия находится под гнетом сознания, что вблизи Вас, вблизи Вашего семейства находится человек недостойный. Жизнь его хорошо известна в России, а между тем этот человек влияет на церковные и государственные дела. Государь, это не пересуды, это твердое убеждение людей верующих, людей, Вам преданных. Это сознают многие епископы русской церкви, но не решаются только высказать. Он сам об этом говорит, и есть факты, доказывающие, что его голос имеет значение для некоторых сановников…

Помолчав немного, я сказал в заключение:

— Государь, я изложил Вам со всей откровенностью соображения, которые заставляют меня отказаться от должности обер-прокурора Св. Синода, и я снова обращаюсь к Вашему Величеству с усердной просьбой дозволить мне служить Вам, Государь, на прежней должности, где я чувствую, что могу быть полезен.

— Однако все указывают именно на Вас, как на самого подходящего кандидата на пост обер-прокурора Св. Синода.

— Позвольте, Государь, объяснить Вам, почему на меня указывают. Я имею честь носить фамилию, которая заслужила известность в России трудами старшего поколения нашего рода.

— Да, еще бы.

— Это имя, по убеждению лиц, указывающих на меня, как на кандидата в обер-прокуроры Св. Синода, не позволит мне мириться с этим влиянием.

— Вы говорите про Распутина?

— Да, Государь. Мое имя обязывало бы меня принять решительные меры, которые бы сразу всем показали, что прежнему значению Распутина в делах церковных положен конец.

Наступило молчание. Государь поник головой. Через несколько секунд, показавшихся мне большим промежутком времени, Государь сказал:

— Обдумав все, что Вы мне сказали, я все-таки прошу Вас принять должность обер-прокурора Св. Синода.

— Если, Государь, несмотря на все соображения, которые я привел, Вашему Величеству угодно, чтобы я принял предлагаемую должность обер-прокурора, мне ничего не остается, как подчиниться воле Вашего Величества.

Государь просиял. С одной стороны, ему было приятно, что я согласился. С другой, что кончился тяготивший его разговор. Он встал и трижды поцеловал меня. Я поцеловал его руку. Он снова меня поцеловал, а я вторично поцеловал его руку. Он не отнимал ее.

Я вышел, полный ощущения пережитых мгновений, подавленный происшедшей переменой во всей моей жизни.

Неурочный колокольный звон.

Душный июль 1926 года. Заключенных выгрузили из вагонов, пересчитали и погнали через весь Иркутск к пересыльной тюрьме. Большинство арестантов были москвичи и с любопытством разглядывали суровые сибирские дома. В очках, в черном подряснике и скуфье заключенный Степанов — архиепископ Иркутский Гурий — улыбнулся своему спутнику, заключенному Самарину — бывшему обер-прокурору Синода:

— Александр Дмитриевич, а ведь мне еще не приходилось бывать в своей епархии после назначения. Первый раз очутился, да и то не по своей воле.

— Владыка, вы, наверное, первый епископ, который вступает в свои владения под конвоем.

Раздался колокольный звон. Часть арестантов и солдат конвоя перекрестились. Прошли мимо церкви, наглухо закрытой, только со звонницы неслись колокольные раскаты.

— Подтянись! Не разбредайся — подстрелю, — лениво пригрозил старший конвоя.

Опять послышался колокольный звон. Он теперь шел от второй на пути церкви.

— Владыка! — вдруг взволнованно радостно воскликнул Самарин, нагнувшись к низенькому архиепископу. — А ведь это вас встречают.

— Ну что вы, — смутился Гурий, но все же приосанился, поправил подрясник на своем аскетически худом теле.

— Вас, непременно вас. По времени сейчас богослужение невозможно. Отчего же звон? Да вы посмотрите вперед.

Возле церкви собралась толпа в полсотни человек. Среди них был и священник в облачении. Все они смотрели в сторону колонны арестантов.

— А ну разойдись! — крикнул в толпу старший конвоя и вышел вперед, щелкнув затвором винтовки.

Толпа не сдвинулась с места.

— Кто разрешил здесь собираться?

— Гражданин начальник, — на излете, без надежды пропела женщина в похожем на монашеское одеянии. — Разрешите взять благословение у нашего владыки.

— А ну молчать! — старший конвоя направил винтовку на толпу и не опускал ее, пока колонна не миновала собравшихся богомольцев. Из-за спины услышал:

— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Это архиепископ Гурий, высоко подняв руку и не переставая идти, благословлял свою паству.

Впереди вновь раздались перезвоны — еще один храм встречал своего архипастыря.

— Как хорошо, как радостно на душе! — улыбнулся заключенный Самарин».