Книга Чаша страдания - Владимир Голяховский

* * *

В самом начале кампании против «врачей-вредителей» в советском посольстве в Израиле была взорвана бомба. Никто не пострадал, и подозревали, что это тоже было спровоцировано. Но Советский Союз сразу, без расследований, громогласно заявил, что прекращает дипломатические отношения с Израилем. Это подлило масла в огонь антисемитской кампании.

Больше всего волнений и обсуждений было в больницах и в медицинских институтах. В них была большая прослойка врачей-евреев, и обвинение затрагивало почти всех. Но говорить открыто и громко они боялись, и обсуждать тоже было опасно — люди шептались по углам, поминутно оглядываясь.

В Лилиной группе студенты-евреи и полуевреи — Руперт Лузаник, Боря Ламперт, Саша Кальмансон, Толя Ашкенази, Муся Сморгонская, Виктор Касовский и Лиля с ними — украдкой собирались отдельно где-нибудь в углу коридора и обсуждали то, что знали. Самые последние сведения приносил Боря Ламперт: он слушал передачи «Голоса Америки» на английском, а передачи на русском усиленно глушили. Боря говорил:

— Американские и английские корреспонденты в Москве передают все как оно есть. Президент Америки Эйзенхауэр отрицает участие его страны и приказал создать комиссию для выяснения правдоподобности обвинения Америки.

Потрясенный Руперт тихо и горячо говорил:

— Конечно, все это абсолютно неправдоподобно. Не может быть, чтобы такие заслуженные ученые шли на медицинское преступление. Вот увидите, скоро разберутся, и их наверняка оправдают.

Виктор слушал мрачно и пытался ему втолковать:

— Рупик, при чем тут ученость? Их не за научные заслуги обвиняют, нет ни одного слова о том, что они плохие ученые. Есть только политические обвинения. Ясно, что это настоящий заговор против еврейской интеллигенции.

Руперт сразу скис:

— Как же тогда сможет пробиться в науку мое поколение молодых евреев?

Саша Кальмансон, всегда бодрый шутник, любитель анекдотов, говорил:

— Слышали новый анекдот? Еврея спрашивают: «Почему ты грустный?» Он отвечает: «Я грустный? ВОВСИ нет».

В газетах печатали требования рабочих и колхозников строго осудить преступников. В больницах и медицинских институтах подготовленные партийными комитетами выступающие тоже требовали строгого осуждения, и все говорили заученную фразу о необходимости бдительности, чтобы «выводить на чистую воду» таких преступников. Слово «бдительность» стало самым часто повторяемым. По радио голос диктора Левитана читал все новые обвинения, и можно было заметить, что на слове «бдительность» голос садился и диктор делал едва уловимую паузу.

А в институте, во время их разговоров, Виктор Касовский переделал слово:

— Твердят, как попугаи, — «бздительность, бздительность». Вот добздятся.

Лиля наивно спросила:

— Что это такое — бздительность?

Виктор всех обвел хитрым взглядом:

— Ты не знаешь? Ну, как тебе сказать — это когда воздух портят, иными словами — пердят.

Все захихикали, а бедная Лиля не знала, куда деться.

* * *

Через неделю в газете «Известия» появилась патетическая статья журналистки Татьяны Тэсс «Партийная совесть» о враче Лидии Тимашук. Журналистка писала, что Тимашук уже давно усомнилась в некоторых назначениях профессора Вовси, но сама не сразу поверила в это, попав под влияние его авторитета. Все-таки ее партийная совесть победила, она проанализировала назначения его и других профессоров-консультантов и убедилась, что это не просто ошибки, а сознательное преступление — убийство неправильным лечением. В статье не говорилось, сама она проявила инициативу или ее кто-то подтолкнул и спровоцировал, но именно с ее подозрений началось расследование. Куда она обращалась со своими подозрениями, не указывалось.

Журналистка называла ее «великой дочерью русского народа». Был напечатан указ о награждении Тимашук орденом Ленина «за помощь в разоблачении врачей-убийц». Боря Ламперт передавал сведения из передач «Голоса Америки»:

— Представляете, оказывается, настоящее еврейское имя этой журналистки Татьяны Тэсс — Толда Левенбук[52].

Руперт Лузаник поражался:

— Как, она сама еврейка? Как же она выступает против евреев?

Саша Кальмансон прокомментировал:

— Что ж, среди евреев тоже есть немало предателей — спасают свою шкуру.

В следующих номерах газет появились стихи и поэмы о Лидии Тимашук, в них ее даже назвали «русской Жанной д’Арк». Виктор, усмехаясь, говорил:

— Ну и сука эта Тимашук! Если она по своей дурости не понимала, что в лечении правильно, а что неправильно, то логично было бы попросить других профессоров помочь разобраться. Нет, вместо этого она обратилась в КГБ. Для доноса — куда же еще? Наша Жанна д’Арк сука и есть!

* * *

Тем временем в ЦК подготавливалось письмо в газету «Правда», его должны были подписать евреи — видные деятели советской культуры и науки, генералы. Письмо было написано самим Сталиным или при его участии. Вот его подлинник:

«Советская власть дала евреям широкие возможности проявить свои способности во всех сферах, но презренные уроды отплатили нашему щедрому государству несказанным вероломством. Поэтому нижеподписавшиеся объявляют свое полное отделение от подобных элементов и требуют для них самого сурового наказания. Мы призываем советское руководство оградить предателей и безродных космополитов еврейского происхождения от справедливого народного гнева и поселить их в Сибири».

В феврале 1953 года Сталин отдал секретный приказ строить четыре новых концентрационных лагеря: в Казахстане, в Сибири и два — за Полярным кругом.

Для подписания коллективного письма в ЦК одного за другим вызывали евреев с крупными заслугами и громкими именами и предлагали подписать его. Отказываться было опасно, можно было попасть в число осуждаемых. Подписывали почти все, но все-таки некоторые отказывались. Академик Зельдович, видный физик, один из создателей ядерного оружия, который выбился в люди из бедных еврейских мальчишек, сказал:

— Я еврей, и судьбы еврейского народа мне дороги. Если хотите, я напишу вам свое мнение по этому поводу, а подписывать не буду.

— Нет, нет, спасибо.

С самого начала за кампанией зорко следили аккредитованные в Москве иностранные журналисты. Как ни старались их ограничивать органы безопасности, они по-журналистски умело вынюхивали все детали и передавали их в печать и на радио своих стран. Весь мир возмущался разгулом этой антисемитской кампании. Услышав об этом письме, журналисты захотели узнать мнение Ильи Эренбурга: он был самым видным советским евреем — лауреатом международной Сталинской премии мира. Эренбург, конечно, имел свое мнение, но высказывать его вслух, к тому же иностранным журналистам, он боялся. Вся кампания была для его нервов новым изощренным испытанием. Все же за границей сумели узнать, что его хотели сделать одним из «подписантов». У Эренбурга было много друзей на Западе, где он годами жил в молодости и куда часто ездил. В печати сразу поднялся шум: «Илью Эренбурга хотят заставить подписать письмо против евреев». Одним из его близких друзей был всемирно известный художник Пабло Пикассо. Узнав об этом, он написал во французскую газету: «Я заявляю, что если моего друга Илью Эренбурга будут заставлять выступать против его совести, я выйду из коммунистической партии». Протест и угроза Пикассо грозили международным скандалом. Это избавило Эренбурга от необходимости подписывать издевательское коллективное письмо. Но вместо этого он написал письмо самому Сталину. По форме оно могло считаться верноподданническим, а по смыслу было протестом: