Книга Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин

Духовенство продолжало внимать с полуоткрытыми ртами. Возражать, разумеется, никто не решился. Да и что тут возразить? Разве не нужно строить собор? Нужно, конечно. Что оклады и так мизерные? Так ведь попам только на четверть сократили, а самому себе Владыка – вон, в десять раз. Что новых спонсоров нужно искать? Надо, кто бы спорил… Не с чем спорить. Даже если бы спорить было можно.

Остальные новости отца Игнатия зацепили не так сильно, хотя и они были довольно примечательны. Внезапно, причем публично, архиерей отмежевался от того идеологического курса, который при нем в епархии стал подразумеваться как обязательный. На том же епархиальном собрании, покончив с финансово-экономической частью, Евсевий, как водится, произнес нечто вроде проповеди – архипастырского наставления пастырям, в которой вдруг решил коснуться творчества покойного митрополита Иоанна (Снычева), Душенова и национализма.

– Чтоб вы понимали, митрополит Иоанн сам книг никаких не писал. Говорить об этом везде, понятно, не следует, но иметь в виду надо. Их все за него Душенов писал. Есть там, конечно, и здравые, хорошие вещи. Но много и другого. Все вот эти призывы к борьбе, с теми, с другими – все это проявление различных страстей. И православному человеку все это неполезно. По-хорошему, даже читать неполезно. А тем более – распространять. Я знаю, есть у нас люди, которым все это нравится. Так вот, прямо скажу, что нравится оттого, что душе покою разные страсти не дают. И вообще, нужно помнить, что в Царстве Христовом нет ни эллина, ни иудея!..

Что до отца Игнатия, то его подобная декларация немного позабавила (ибо еще несколько месяцев назад Евсевий открыто транслировал противоположные идеи), а отчасти даже порадовала. (Сам он ни к монархизму, ни тем более к черносотенству никогда симпатий не питал, хотя и ярым противником этих идей не был.) Но это задело Шинкаренко, который по-прежнему занимался версткой газеты и делопроизводством.

– Хотелось бы знать, – рассуждал Сергеич, – откуда архиерею известно, кто писал книги митрополиту Иоанну Снычеву?

– Сергеич, ты же знаешь, что писал Душенов, – отвечал ему отец Кассиан, сохранявший с Шинкаренко более-менее дружеские отношения.

– Не знаю, – упрямо продолжал Шинкаренко. – И архиерей знать не может. И самое главное. Вот какое отношение это имеет к вопросам епархиального собрания?

Благочинный демонстративно громко выдыхал, не желая продолжать спор.

Наконец, третьей новостью, вызвавшей в епархиальных углах и закоулках шушуканье, стал резкий карьерный рост Артемия Дмитриева – студента-пятикурсника, которого Евсевий в последнее время приблизил к себе. Артемий теперь все чаще писал для Преосвященного тексты его выступлений, а в случае необходимости – и статей. Он начал ездить с архиереем в командировки, в том числе и в Москву. А совсем недавно Евсевий отправил за какую-то очередную провинность отца Евгения Панасюка в запрет, и сверх того, убрал его с должности редактора «Православного Мангазейска». Новым главредом, ко всеобщему удивлению, был назначен Артемий. Не то чтобы это решение было абсурдным или глупым – во всяком случае, газета хуже не стала. Скорее, даже наоборот: старые ее авторы вернулись на временно оставленные ими полосы, а разнообразная «китайщина», которую развел Панасюк, полностью исчезла. И отец Игнатий не мог не отметить, что «Православный Мангазейск» после этого стал выглядеть более адекватно. К поведению Артема тоже особых претензий не было. То есть, конечно, случившееся назначение ему весьма и весьма польстило, и парень в своих глазах явно вырос. Но при этом, что называется, берега видел. С Шинкаренко продолжал общаться уважительно, даже подчеркнуто уважительно, с кружком внештатных авторов так же поддерживал ровные отношения. Единственным, кого он обидел, оказался Карнухов. С застенчивой улыбкой (отчего получилось особенно нагло) Дмитриев объявил ему, что «пока он является редактором», карнуховские рассказы в епархиальной газете публиковаться не будут. Карнухов обиделся очень сильно и теперь при упоминании Дмитриева натурально скрежетал зубами. Но, поскольку сам он был фигурой совсем непопулярной, на имидже Артемия этот эпизод почти не сказался.

Отца Игнатия новый, юный главред не особо расстроил: он успел присмотреться к Артемию за то время, что тот алтарничал, и хотя восторгов по поводу сего юноши не испытывал, но и каких-то серьезных претензий предъявить ему не мог. Тут смущало другое – не сам Дмитриев, а скорее наметившаяся в последнее время тенденция к созданию нового, довольно специфического окружения Преосвященного. Конечно, и раньше архиерейские келейницы пользовались определенным влиянием на Евсевия – что по церковным меркам вполне естественно. Однако нельзя было не заметить, что теперь это влияние возросло в разы. Они уже, не стесняясь, давали распоряжения по поводу обустройства территории Свято-Воскресенского храма. Старший иподиакон, Григорий, уловив новый тренд, стал теперь для них расстилать в храме специальный ковер. Сам по себе этот пыльный ковер брежневской эпохи, который с грохотом и треском расстилался поверх линолеума, никакого дополнительного комфорта не добавлял. Но для «матушек», которые стояли на нем во время богослужения, он стал чем-то вроде малой кафедры – символом их возросшего влияния и нового статуса. Теперь мать Варвара иногда позволяла себе вмешиваться в ход службы, посылая соответствующие записки в алтарь. То требовала оставить ей столько-то просвирок, а то распоряжалась, какому диакону или священнику читать Евангелие. Евсевий не возражал, и всем было очевидно: Владыку такой порядок устраивает.

Кухонный кружок, образовавшийся вокруг келейниц, превратился в их свиту, находившуюся при Варваре и Павле почти неотлучно. Интеллектуальным лидером этого сообщества стала Зинаида Шаблыкова, которая одновременно была чем-то вроде архиерейской секретарши. И было заметно, что влияние этого кружка все более увеличивается.

И вот, наконец, появился Дмитриев. На общем фоне он выглядел даже симпатично, а в смысле образования и эрудиции уверенно опережал всех прочих архиерейских пажей. Но, однако, смущало то, что он, появившийся совсем недавно в качестве одного из участников Православного молодежного движения, так быстро стал одной из значимых фигур в Епархиальном управлении. «Кто все эти люди?» – вновь, с чувством горькой иронии, задавал себе вопрос отец Игнатий. Благочинный, которого он сам помнил еще советским офицером, сомневающимся агностиком – теперь он дает не только ему, но и всем попам духовные советы… Зинаида Юрьевна из скромной то ли девушки, то ли старой девы, неловко переминавшейся с ноги на ногу у самого входа в храм, превратилась в грозного стража владычного покоя – напарницу отца Кассиана… Архиерейские келейницы, которые должны командовать на кухне, почему-то стали командовать в алтаре… Артем, полтора года назад впервые в своей жизни пришедший на исповедь, на которой по бумажке, запинаясь от жгучего стыда, зачитывал список своих грехов, теперь возглавляет епархиальное издание. А человек, это издание задумавший и основавший в те годы, когда Артем сидел за школьной партой, оказался у него на положении технического работника… «Неужели эти – и вправду самые достойные?..»

Отец Игнатий поморщился. Позицию архиерея по этому вопросу он только что выяснил – настолько, чтобы более вопросов не задавать.