Книга Меж двух огней - Дэвид Марк Вебер

– Я вас понимаю. И хотя это не может возместить потерю вашего корабля, я предлагаю вам кресло в партере. Вы станете свидетелем возмездия психопатам Варнике. Я хочу пригласить вас и комиссара Журдена присутствовать вместе со мной на мостике во время атаки.

Кэслет вздрогнул от неожиданности. Разрешить вражескому офицеру, даже пленному, находиться на командном посту в военное время было неслыханным делом. Правда, даже опытный глаз заметит не так уж много, но Адмиралтейство наверняка не захочет, чтобы неприятель знал даже эту малость. Конечно, подумал Кэслет в следующее мгновение, вряд ли дома он сможет кому-то об этом рассказать.

– Спасибо, капитан, – сказал он вслух. – Я вам очень признателен.

– Это самое меньшее, что я могу сделать, гражданин коммандер, – ответила Харрингтон с грустной и мягкой улыбкой.

Она подняла свой бокал, глядя на Кэслета, и он ответ непроизвольно приподнял свой.

– Леди и джентльмены, я предлагаю тост, к которому мы все можем присоединиться, – обратилась она к сидящим за столом, и теперь в ее холодной улыбке не было ни грусти, ни мягкости. – За то, чтобы Андре Варнике получил все, что заслужил.

Раздались возгласы одобрения, и в этом хоре Уорнер Кэслет расслышал и свой собственный голос, и голос Дени Журдена.

Глава 28

Обри Вундерман вбежал в спортивный зал. С дюжину морских пехотинцев, которые за прошедшие несколько недель из непонятных и совершенно чужих людей превратились в его друзей, радушно кивнули ему, послышалось несколько энергичных и не вполне пристойных приветствий в адрес «нашего звездоплюя». Он уже привык к этому и (поскольку звание позволяло) не остался в долгу, ответив в том же духе. Странно, но именно здесь и ни в каком другом месте на корабле он чувствовал себя, как дома, и полагал, что никогда не сможет относиться к морпехам так, как принято относиться на флоте к «бронецефалам».

Он с нетерпением ждал назначенного часа занятий, и это тоже было странно, если считать его тренировки лишь жестом отчаяния. Но, несмотря на постоянные ушибы, он стал получать от занятий удовольствие. Его худенькое тело налилось мускулами, а внутренняя подтянутость (как и уверенность в себе) радовали его даже больше, чем появившееся вместе с ними сознание собственной физической силы. Кроме того, он признавал, что спортзал стал для него убежищем. Люди здесь действительно любили его… и ему не приходилось беспокоиться о внезапном появлении Штайлмана. Вундерман усмехнулся. Если существовало такое место, где Рэнди Штайлман ни за что не посмел бы показаться, то это, конечно, территория морской пехоты!

Но вдруг Обри остановился, и от удивления его улыбка сползла с лица: в центре спортзала он заметил двух человек. Старший сержант Хэллоуэлл был одет не в обычный затасканный спортивный костюм, а в официальное кимоно и подпоясан черным поясом, соответствующим его рангу, а напротив сержанта стояла леди Харрингтон.

Капитан тоже была в кимоно, и Обри заморгал от удивления, увидев на ее поясе семь полос. Он знал, что у нее черный пояс в coup de vitesse, но он никогда не представлял себе, что она имеет такую высокую степень. Было только два официально присуждаемых разряда выше седьмого. Те считанные люди, которые достигли девятого во все времена назывались просто «Мастер», и только большой глупец мог спросить почему.

Однако на поясе главного сержанта Хэллоуэлла было восемь полос, и Обри судорожно сглотнул. Он знал, что ганни во время занятий не проявляет всю силу и мастерство, но он не предполагал, насколько высок уровень Хэллоуэлла, – и с внезапным уважением подумал о своей неспособности выиграть у такого наставника. Однако эта мысль тут же сменилась удивлением при виде капитана. Насколько ему было известно, она никогда не посещала спортзал морской пехоты, поэтому ее присутствие здесь вызвало у Обри волну противоречивых эмоций.

Он вовсе не избегал ее, старшина третьей статьи, работающий на мостике, не может «избежать» встречи с полубожеством, командующим кораблем Ее Величества, но с тех пор, как Штайлман избил его, он чувствовал себя в ее присутствии крайне неловко. Он понимал причину своего стеснения и полностью признавал правоту Джинджер и главстаршины Харкнесса: надо было рассказать правду о случившемся и верить, что капитан все уладит. Но Обри по-прежнему беспокоился о своих друзьях и о том, что такой мерзкий тип, как Штайлман или его дружки, может с ними сделать. А еще Вундерман признавался себе, что уже избавился от отчаяния и неверия в то, что не сможет поквитаться со Штайлманом, и теперь сгорал от нетерпения сделать это самостоятельно, без чьей-либо помощи Это было его личное дело, и хотя он знал, что потакает простому упрямству, он ничего не мог с собой поделать.

Обри боялся, что капитан сама спросит его о том, что случилось. Он понимал, что не сможет ей солгать, и знал, что, вероятно, не станет запираться, если она прямо прикажет ему говорить правду. Но хотя она бросила на него несколько испытующих взглядов, когда в прошлый раз он докладывал ей, но давить не стала. И вот теперь она здесь, и если она заметила его, неужели не догадалась, для какой цели он здесь находится? И если поняла, то не захочет ли она положить этому конец? Бесспорно, она могла это сделать. Обри представить себе не мог, что капитан что-то не выполнит, если примет решение, и он терялся в догадках, не за этим ли она сюда пришла.

Но в данный момент ее внимание было полностью сосредоточено на Хэллоуэлле. Они оба были одеты в более тяжелые защитные костюмы, чем обычно надевали для борьбы морские пехотинцы, и оба, отвесив друг другу традиционный поклон, встали в стойку.

Вся деятельность в зале прекратилась, морпехи молча собрались вокруг центрального татами, и Обри присоединился к ним. Древесный кот капитана устроился на брусьях и, навострив уши, оглядывался по сторонам, а Обри почувствовал, что затаил дыхание, глядя, как капитан и Хэллоуэлл абсолютно неподвижно стоят лицом к лицу. Оба были довольно высокими, но морпех был на десять сантиметров выше капитана, и Обри по собственному печальному опыту знал, каким быстрым мог быть его наставник. Но проходили секунды, а ни один из бойцов не двигался. Они просто смотрели друг на друга с такой сосредоточенной напряженностью, что Обри ощущал ее физически.

И вот они начали. Несмотря на обостренное внимание, с каким Обри следил за ними, он бы не сказал точно, кто был первым. Показалось, что они двинулись с места одновременно, как будто их мускулы управлял одним мозгом, а руки и ноги наносили удары с такой скоростью, какой Обри до этого даже не мог себе представить. Он-то думал, что майор Хибсон движется как молния, и это было правдой, но капитан и старший сержант при такой же скорости были намного крупнее.

Coup de vitesse лишен элегантности дзюдо или айкидо. Это жесткий наступательный стиль, который без всякого зазрения совести перенял понемногу из каждого источника – от французского бокса до тай-чи[17] – и, извлекая суть из каждого, вобрал в себя всю их свирепость. Обри знал, что некоторые люди считают эту борьбу жестокой и недовольны атакующим стилем, требующим гораздо больших энергетических затрат, чем айкидо, которое считается самым совершенным из всех видов боевых искусств. Но, глядя на капитана и главного сержанта, Обри понял, что перед ним – два убийцы… и понял, почему Хонор Харрингтон из всех видов борьбы предпочла именно этот. Для него настал момент удивительного внутреннего постижения своего капитана: он понял, что она никогда не будет довольствоваться защитой, если у нее есть возможность атаковать, и никто никогда не заставит ее отступить. Она двинулась прямо на Хэллоуэлла, и, несмотря на его преимущество в силе, росте и мастерской степени, именно она вела атаку.