Книга Я люблю.Бегущая в зеркалах - Мила Бояджиева

— Конечно, несчастная калека — просто находка для сердобольной старушки, — буркнула Алиса.

— Эх, Лиза, при чем здесь это! Знаешь, что она сказала мне, уложив тебя в постель? — «Спит, говорит, красавица наша, золотистая вся — словно Ангел!»

— Ладно, поняла, беру Дору в Арины Родионовны.

— Но одной нянькой я не ограничусь. Приставлю к тебе еще парочку опекунов. Один, вернее — одна, сама напросилась. Лаура должна тебе понравиться — изящная, умница и немного злючка, знаешь, такая породистая борзая. Журналистка, да еще с политическим запалом — здесь ее многие «высокосидящие» сильно побаиваются. Всегда жутко занята, увлечена, но почему-то сама предложила: «Хочу твою кузину — я сказал, что мы в дальнем родстве- по Флоренции повозить». Через час она будет здесь, чтобы отправиться с тобой по магазинам — я подумал, не стоит тревожить маму пересылкой твоего гардероба.

— Мне вполне достаточно одного магазина. Я не слишком теперь привередлива, да и светские рауты в нашу программу, кажется, не входят, категорически заявила Алиса.

— Ошибаешься, ошибаешься, милая. Здесь как раз светская жизнь бьет ключом. Думаешь, только в прошлом веке знаменитости здешние места осаждали? Куда не посмотришь: «здесь жил Гоголь, а там вилла Чайковскго, а вот — дом Рахманинова». Да не делай такие испуганные глаза — еще не сезон. Начнут съезжаться в конце апреля. А вот с господином Жулюносом я тебя непременно сведу. Он из семьи литовских эмигрантов, потомственный лекарь, увлекается всякими особыми, экзотическими методами.

— Так, опять врач, — Алиса с укоризной посмотрела на Остина. Значит меня вообще нельзя оставить без очередного психиатра? Чего вы все так испугалис, ходите кругами — ты и мама. Эта вчерашняя история на дороге — случайность! Не собиралась я кидаться с обрыва! И если бы ты не выскочил из-за поворота как сумасшедший, я сейчас сидела бы в Париже под родительским крылом — только и всего!

— Я рад, что выскочил как сумасшедший, иначе не грелись бы мы здесь сегодня с тобой, на солнышке. И скучать бы этому дому и пустовать аж до мая. А Жулюнос не психиатр, а стоматолог, я дружен с ним, хотя иногда и лечу у него зубы.

— С зубами у меня тоже не все в порядке. Прости, Остап, я сегодня такая «гадкая девчонка», хотя и взрослая тетя, просто от того, что ты меня балуешь.

— Что делать — привык! Первый раз я увидел тебя вообще — с куклой. Помнишь, Александра Сергеевна показывала мне в своем кабинете редкое издание Толстого, а тут врываешься ты — растрепанная, щеки горят, колени в ссадинах, и в руке Арлекин такой тряпочный с бубенцами на шапке. Оказывается из-за этой куклы у вас там целая потасовка вышла. Я еще подумал — а вот и Наташа Ростова!

— То есть — ни девочка, но и не девушка? Мне, действительно, лет тринадцать было. Хотя этого случая не помню начисто. А впервые увидела тебя, вернее — запомнила, много позже. К маме приятельница ее стала часто захаживать. Только ты к нам — и она тут же. И я как-то подслушала, что Веруся на кухне кому-то сказала: «Мсье Браун — жених хоть куда!» И значит= мама эту Лару специально для тебя приглашала, сватала то есть. Тут я уставилась во всех глаза — жених! Слово-то какое — русское-русское и смешное! Это, наверное, потому что вокруг сразу колокольчики заливаются деревенские, гармони по околицам поют.

— И веточка черемухи за кокарду картуза засунута, — подхватил Остин. Это все литература, Лизанька, литература.

— А у тебя, что — жизнь? Я ведь так толком и не знаю, с какой стороны ты русский? Бабушка все темнила, мол, второе поколение эмиграции, дальняя ветвь…

— Ветвь-то дальняя. Только, как половицы гудят на свадьбах от пляса в многолюдных квартирах советских, как рекой разливается самогон под малосольный огурчик, как женихаются молодые на волжском бережке — это я близко знаю.

— Ну вот, наконец признался. Теперь угадаешь, что я попрошу тебя? Говори со мной, пожалуйста, всегда так, по-русски, когда мы одни. Это будет наш заговор и наш тайный язык… А литовца твоего, дантиста, так и быть, осчастливлю знакомством, а может даже — пломбой. Жевать-то тут, как видно, с твоей хозяйственной Изадорой, придется не переставая.

2

Лаура оказалась совсем не такой как по описанию Остина представила себе Алиса. Голубая маленькая спортивная машина подкатила прямо к крыльцу, из нее выскочила высокая девушка в вылинявшей джинсах. По тому, как подцепила она на плечо большую плетеную сумку, как закинула голову, помахав загорелой рукой сидящим на террасе Остину и Алисе — «конский хвост» прямых черных волос задорно обмахнул плечи — было понятно, что если она и «злючка», то от переизбытка энергии, а не от худосочной желчности.

Вблизи выяснилось, что Лауре уже под тридцать и что у нее именно тот тип лица, который может преображаться в различных персрнажей от Феи до ведьмы в зависимости от намерения владелицы. Крупная, мастерская лепка, немного гиперболизирующая основные детали за счет пренебрежения мелочами, смуглая матовая кожа, белозубый оскал охотно улыбающегося рта.

— Лаура, — по-мужски протянула она Алисе руку и тут же уселась за стол. — А кофе мне лучше бы черный и погорячее. Куда это Дора запропастилась? — Чувствовалось, что она здесь человек свой и скрывать этого не собирается.

Остин и Лаура принялись обсуждать какого-то неизвестного Алисе человека, по-видимому, журналиста, живо и весело, понимая друг друга с полуслова. Тон доверительной близости сразу расставил все на свои места. Алиса с легкой обидой уступила Лауре ведущую партию, отрешенно разглядывая лужайку.

Остин заметил это и решительно изменил тему.

— Я улетаю завтра, Лаура, и у нас еще будет время все обсудить. Сейчас главная моя забота — Алиса. Я уже говорил тебе, что Алиса художница, натура артистичная. Я подхватил ее на горной тропе по пути в Париж и выкрал, в сущности, спасая от тамошнего дикаря Ари. Без всякого багажа. Я думаю, тебе, Лаура, не надо особенно уж усердствовать. Твои возможности в мире моды могли бы потрясти и мадам Рокфеллер, но в данном случае задача иная: экипировать туристку, желающую сохранить в толпе свое инкогнито.

Лаура окинула изучающим взглядом Алису.

— Это не просто. Алису в толпе не спрячешь, даже если это толпа из голливудских звезд, а она одета в маодзедуновскую униформу.

— Странно, мне недавно говорили нечто подобное и я начинаю подозревать, что это просто-напросто гуманная лесть. Моя внешность теперь могла бы порадовать только полицейского чинушу, составляющего опись «особых примет»: слева над бровью шрам, лицо ассиметричное…

— Хватит, хватит, Алиса! — перебил Остин. — Ты увлекаешься. Это слишком похоже на кокетство. Кто заметит малюсенькие недостатки на фоне роскоши! Ну не будешь же ты выискивать где-нибудь в галерее Уфицци работу никому неизвестного художника с подписью «Школы Рафаэля», когда рядом и сам маэстро и Тициан и Боттичелли…

— Я сразу заметила твои шрамы, — сказала Лаура закуривая. — Мы, женщины, безжалостно внимательны друг к другу. И если приятеля еще можно провести — подсунуть за «натурель» парик, накладные ресницы, закамуфлированный пудрой прыщик на носу, будь уверена, что лучшая подруга ничего не упустит — ни морщинки, ни стрелки на чулке, ни унции лишнего веса! — она мастерски выпустила дым через ноздри. — Знаешь, Алиса, я, как говорят, с порога заметила на твоем лице следы бедствия, но у меня дрогнуло сердце от ревности, хотя в самоуверенности мне отказать нельзя.