Книга Второй Фронт. Антигитлеровская коалиция. Конфликт интересов - Валентин Фалин

Перед этим должно было еще состояться тягостное объяснение с советским руководством по поводу второго фронта в 1942 году. Решили воспользоваться поступившим 31 июля от Сталина приглашением Черчилля и Брука (в ответ на намек премьера) прибыть в СССР «для совместного рассмотрения неотложных вопросов войны против Гитлера, угроза со стороны которого в отношении Англии, США и СССР достигла особой силы»[620]. Сама инициатива Черчилля и сценарий его поведения в Москве были предварительно обговорены с Рузвельтом.

В телеграмме от 29 июля 1942 года премьер сообщал президенту: «Я не намерен пускаться в дискуссию, но Сталин, несомненно, рассчитывает получить от нас некоторый отчет относительно наших недавних переговоров о втором фронте. В зависимости от того, как Вы на это посмотрите, я предлагаю указать Сталину на объясняющую нашу позицию памятную записку, которая была вручена здесь Молотову непосредственно перед его отбытием в Москву и которую я показывал Вам, и заявить, что она до сих пор выражает нашу общую позицию. – В. Ф.), но что мы согласились с Вами на некую акцию, хотя в нынешней стадии нельзя сказать ничего определенного о времени и месте»[621].

Черчилль подбивал Рузвельта на очередной обман Москвы. «Хитрость», о которой премьер писал 27 июля, разрасталась в акцию, где СССР отводилась роль подсадной утки. Зло, уже совершенное, грозило расцвести чертополохом и нанести непоправимый урон едва проклюнувшимся всходам доверия.

В ответе, датированном тем же днем, президент советовал действовать «осторожно». «Ни от кого, чья страна подверглась нападению, – писал Рузвельт, – нельзя ожидать, чтобы он подходил к войне со всемирной точки зрения. Я считаю, что мы должны попытаться поставить себя на его место». Из последующих рассуждений главы администрации не видно, чтобы он справился с задачей перевоплощения. «Я полагаю, – продолжал Рузвельт, – что в первую очередь ему (Сталину) следует весьма четко сообщить, что мы (без СССР. – В. Ф.) определили курс действий на 1942 год. Не уведомляя его о точном характере наших предполагаемых операций, думаю, следует недвусмысленно сказать ему, что они будут проводиться в жизнь»[622]. Осуществляться независимо от развития обстановки на Восточном фронте, ибо была замыслена келейная операция, связанная с политическими и иными расчетами, которые лежали в стороне от актуальных задач войны с Германией.

Президент не заблуждался, предполагая, что стратегические планы США и Англии не воодушевят советское руководство. По просьбе Черчилля и не без внутренних колебаний он уполномочил Гарримана присоединиться к неблагодарной и неблагородной миссии премьера, совершавшейся в «критический момент»[623]. На всякий случай Рузвельт (еще 22 июля) сообщил Литвинову, что высадку во Франции срывает Черчилль, и намекнул на возможность ограниченной операции в Северной Африке «для нападения на Роммеля с тыла». Беседуя с Литвиновым 30 июля, президент просил передать Сталину, что второй фронт будет, но уклонился от ответа на неудобный вопрос посла – в каком году[624].

Переговоры с Черчиллем и Гарриманом начались в день их прибытия в Москву 12 августа. Имеется возможность реконструировать и проанализировать их ход по советским протокольным записям, телеграммам премьера и докладам президенту его личного представителя, а также послевоенным воспоминаниям Черчилля[625].

Помыслы собеседников Сталина были устремлены на то, чтобы выдать порок за добродетель. Мрачную атмосферу выразительнее передал Гарриман, который счел уместным предупредить Рузвельта, что софизмы премьера по поводу «Следжхэммера» и «Раундапа» не произвели впечатления на советскую сторону. Сталин, докладывал американец, «закончил эту фазу обсуждения, заявив резко, но с достоинством, что, будучи не согласен с нашими доводами, он не может принудить нас действовать».

Напряжение несколько спало, когда Черчилль перевел разговор на тему «беспощадных бомбардировок Германии». Ряд его высказываний вызвал у Сталина положительный отклик. После этого премьер счел почву возделанной для сообщения об операции «Торч».

Версии Гарримана и Черчилля о тональности и частично содержании обмена мнениями по «Торчу» разнятся. Премьер в информации президенту (послана 13 августа) выпячивал совпадающие моменты и некую, по словам британца, внутреннюю склонность советского лидера принять «Торч» на замену высадки через Ла-Манш. Гарримана больше занимали сомнения Сталина. Американец, кстати, не преминул воспроизвести черчиллевский аргумент насчет единой сути: бить ли крокодила «в мягкое предбрюшье (то есть в Средиземное море) или в морду (Северная Франция)». Гарриман уловил, что премьер прощупывал возможность итало-балканской версии второго фронта.

Поскольку «Торч» становился неизбежным, Сталин, согласно докладу Гарримана, высказался за ускорение начала операции. Черчилль заверил, что высадка в Северной Африке произойдет «самое позднее 1 октября».

Насколько тоньше ощущал атмосферу Гарриман, показала беседа в Кремле 13 августа, в ходе которой Сталин вручил свою памятную записку о втором фронте. Черчилль воспринял этот документ и весь разговор крайне нервозно:

а) срыв организации второго фронта связывался лично с его позицией;

б) Англию обвиняли в систематическом вероломстве;

в) отказами от ранее принятых решений Англия вносит элементы дезорганизации в планы советского командования и создает дополнительные трудности для Красной армии;

г) из-за позиции Англии останутся невостребованными максимально благоприятные возможности для создания второго фронта, которые есть в 1942 году, но неизвестно, будут ли они в наличии в 1943 году.

Записка не претендовала на то, чтобы переубедить Черчилля. Руководство СССР сочло необходимым зафиксировать свои оценки не только для истории, но и как предостережение против коварства в межсоюзнических отношениях на будущее.

Приводившиеся выше документы из американских и английских источников начисто опровергают домыслы и маневры, которыми пробавлялся Черчилль в Кремле. Подчас премьер фальшивил без всякой видимой нужды и в своей страсти к интриге терял осторожность. Зачем ему нужно было лгать, что «Торч» начнется 1 октября? Нигде в документах июля-сентября не фигурирует 1 октября, названное Черчиллем для красного словца и не исправленное ни тогда, ни позже. В телеграмме Черчиллю 30 августа 1942 года Рузвельт вел речь о 30 октября и выражал надежду, что дату операции удастся приблизить (называлось 14 октября). На совещании 22 сентября в Лондоне с участием премьера высадку отложили до 8 ноября, хотя президент настаивал на дате до 3 ноября – дня выборов в США.