Книга Из серого. Концерт для нейронов и синапсов - Манучер Парвин

Я думаю обо всех пророках, которые говорили хорошие вещи, но не все хорошие вещи, которые они могли бы сказать. Они также говорили вещи, которые не являются хорошими или истинными. Ничто из их слов мне теперь не поможет.

В это воскресное утро я не вижу на дороге перед собой никаких машин, но я вижу перед собой ужасную жизнь – наполненную ужасами за пределами обычных болезненных глюков, к которым я привык и от которых страдаю ежедневно. Да, эта беременность – затруднение из всех затруднений. Я не слишком пессимистичен. Я жалуюсь, но жалуюсь не слишком сильно, учитывая все мои проблемы. Но разве Бог не слишком пессимистичен по отношению к своим собственным созданиям? Его собственным намерениям? Эффективности Его пророков и Его собственных предполагаемых откровений человечеству? Мой разум шипит и блуждает, когда я думаю эти мысли.

Заблуждениекок – это универсальный вирус. Он поражает людей. Он заражает всё, что сделано человеком, и идеи. Заблуждение так же настойчиво, как энтропия. Они могут быть космическими кузенами. Временами я думаю, что сам Бог – это заблуждение, которое живёт в человеческом мозге, впрыскивая себя подобно вирусу из мозга в мозг, словно переходя из компьютера в компьютер.

Я не просто желаю Джульетту. Я болезненно привязан к Джульетте, как к наркотику. Меня тиранит эта сильнейшая навязчивая идея, эта безжалостная сила, которая делает меня беспокойным. Я никогда не был её отцом. Я дрожу, когда думаю о ней. Я так сильно её хочу. Мне она так сильно нужна. Какой есть антидот против этого ядовитого желания? Боже, какой есть антидот для любви-инцеста? Почему Ты не сделал невозможной похоть к своему ребёнку? Один правильно помещённый знак в человеческом геноме это бы сделал. Я повторяю и повторяю свои вопросы, но никакие ответы не поступают. Боже, почему человек должен страдать из-за недостатков, которые Ты придумал, и почему его за них винят? И обречён отправляться за них в ад? Боже, Тебе следует изгнать себя, пока люди не додумаются, как убрать загибы и отклонения из Твоей бракованной генетической схемы. Добрый Боже, почему Ты нас игнорируешь и тем не менее неустанно проверяешь нас, как какой-то профессор, страдающий биполярным аффективным расстройством?

Я захвачен в плен. Я арестован своим сознанием и нахожусь в заключении, правда, отдать должное, не всё оно создано мной. Я допрашиваю себя. Я приговариваю себя. Нет ключа, которым я мог бы открыть дверь к своей свободе, кроме как ключа смерти. Но этот ключ открывает не дверь к свободе; он открывает дверь к исчезновению, к тому, что неизвестно живым – смерти, и вхождению в то, что спорно или неизвестно также и мёртвым, – смерть.

Я не мог отказать Джульетте прошлой ночью. Её пульсация и трепет и моя пульсация и трепет, и та пульсация и трепет, которые мы создали интерактивно, подавили то, во что я верю, и мою решительность.

Подавили мои страхи и суждения о том, что лучше. Имело значение только быть внутри неё. Внешний мир не имел значения. Внешний мир не существовал. Всё, во что я верю, исчезло в ничто, словно это всё ничто. Моя огромная решительность превратилась в горошину. Я трансформировался в животное, которое цепями не сдерживает этика, свободное на эти несколько диких минут от всех страхов и всего стыда и всех законов. Я стал таким же аморальным, как эти утки на озере Хикли. И я стал счастливее, чем эти утки, поскольку высоко летал на крыльях любви и опускался так низко, как опускает стыд, по крайней мере, какое-то время. Да, я люблю Джульетту.

Я почувствовал множество цветов, как фейерверк, они плескались в моём сознании и ослепляли меня. Мощные, непроницаемые водопады закрывали моё прошлое и не давали взглянуть в будущее. Настоящее украло меня и слепо потянуло к бесконечным хрустальным пещерам неописуемого восторга и удовольствия. Я желал Джульетту и скучал по Джульетте ночь за ночью – такие мучительные ночи. Я постоянно просыпался от сладких снов и оказывался в кошмаре бодрствования, и будили меня мои собственные молчаливые крики. Первобытные крики. Крики мужчины-животного в безжалостной похоти до того, как человек придумал богов и в дальнейшем соединил их в одного Бога, который спроектировал меня так, чтобы я желал Джульетту, и который запретил мне иметь Джульетту. Но я был нацелен пробраться в абсолютную тьму отрицания, словно червь, словно транспортированный в ночь давным-давно, до рождения какой-либо звезды или когда все звёзды были мёртвы.

До прошлой ночи наше совокупление сопровождалось блаженным незнанием, как и у совокупляющихся уток. Теперь, после прошлой ночи, после добровольной сдачи в плен, я приобрёл новую личность. Внимание: Пируз, который занимается инцестом! Пируз, разоблачённый в занятиях инцестом! Сегодня я сбежал, Джульетта объявила, что родит ребёнка и также меня удержит. Но хочу ли я, чтобы меня удерживали? Я сам себя хочу удерживать? Нет, нет, я не хочу, чтобы меня удерживали. Или чтобы меня имели. Даже заповеди священных книг по поводу самоубийства не могут меня остановить, не дать поставить последнюю точку – точку, чтобы положить конец всем моим точкам, желанным или навязанным. Если совершать самоубийство – грех, то я совершу другой грех! Даже если Он существует, Бог не получит удовольствия, убивая меня.

И удовольствие будет моё, и только моё! Я отправлюсь в ад так быстро, как только могу туда добраться. Потому что этот ад будет облегчением в сравнении с тем адом, в котором я нахожусь сейчас.

Миф гласит, что павлины едят ядовитые вещества, чтобы их перья стали более яркими, а цвета в них более сочными. Смерть – это яд, который превратит меня в мёртвого павлина, красиво светящегося в темноте моей могилы. Смерть – это мой катарсис. Смерть – это единственное решение, которое может представить мой разум, – чтобы освободить меня от демонов, которые кружат вокруг меня, и кружат внутри меня с острыми ножами.

Да, я признаю, что я тоже жертва алетофобии. Мы все алетофобы в некоторой степени, зная это или не зная. Алетофобия – это рак души и разума. До тех пор, пока человечество не излечится от алетофобии, человечество не излечится ни от чего. Теперь я представляю все поля брани, к которым привели религиозные войны, и слышу крики всех жертв всех времён и чувствую, как мой мозг нагревается и потеет.

Я начинаю осознавать вечное тиканье всех часов в мире, которые тикали до этой минуты без моего сознательного осознания. Я слышу колыбельную шин, когда моя красная «Тойота» несёт меня домой.

Теперь каждое тиканье – это болезненное напоминание о моём инцесте. Быстро бегущая секундная стрелка – это раскалённая докрасна иголка у меня в глазах, наказывающая меня за то, что видели мои глаза. Раскалённая докрасна иголка у меня в ушах наказывает меня за то, что слышали мои уши. Раскалённая докрасна иголка в кончиках моих пальцев наказывает за то, к чему я прикасался. Раскалённая докрасна иголка в языке – за то, что пробовал. Как я могу любить этого ребёнка? Как я могу держать его в руках, когда каждое тиканье каждых часов кричит мне:

– Ты совершил инцест, Пируз! Спрячься в смерти. Исчезни в мире неопознаваемых монстров. Отруби свою тень от своего позорного «я».

В любом случае, а куда меня везёт моя красная «Тойота»? Может, мне следует вмешаться и врезаться в бетонные столбы моста, который находится прямо впереди и ждёт человеческой жертвы? Но это может только оставить меня калекой, отрубить, искромсать, покалечить мои конечности, что не даст им жалеть мой покалеченный разум. Я позволяю своей красной машине проскользнуть под мостом и спешить дальше.