Книга Тайна моего двойника - Татьяна Гармаш-Роффе

«Как хотите, – ответила посетительница. – А было бы жаль оставить вас без правды. У вас ребеночек-то был живой…»

Конечно, я ахнула, конечно, что-то воскликнула: как живой, что значит живой?! Стала спрашивать подробности…

Три тысячи, настаивала Куркина. Секретик того стоит, поверьте.

Что было делать? Я ей пообещала требуемую сумму. Она потребовала перевести ей на счет половину завтра же, а на другую половину мы сторговались через неделю. Конечно, я ей и помощь с квартирой пообещала… И я вправду занимаюсь ее квартирным делом, хотя нынче это стало так непросто: купить – пожалуйста, а обменять через государственные каналы – уже почти невозможно…

– И что же она вам рассказала? – нетерпеливо отвлекла я Зазорину от депутатских забот.

– Оказывается, меня «вели» с самого начала. Главврач роддома, к которой я пришла на консультацию как к одному из наиопытнейших гинекологов, меня напугала, что беременность у меня сложная, угроза выкидыша и того, что ребенок родится дефективный… Она предложила лечь на сохранение. Всю мою беременность я обращалась только к ней, и большую часть времени я пролежала у нее в роддоме на сохранении. Она мне ни разу не сказала, что у меня двойня. И когда наступили роды, мне было сказано, что ребенок может задохнуться и надо делать кесарево сечение… Спустя несколько часов, когда я проснулась после наркоза, мне сообщили, что младенец родился мертвым. И даже показали его маленький трупик… Это был мальчик.

Зазорина плакала.

Я, кажется, тоже.

Я до сих пор не знаю, какие чувства я испытывала. Чувств было много, они были разные и все какие-то заторможенные, как будто я их не столько чувствовала, сколько констатировала: там было сострадание к моей ровеснице Свете Зазориной, которой показали мертвого мальчика, родившегося на самом деле у Веры Андреевны, моей мамы; там было колоссальное, хотя еще до конца не осознанное облегчение оттого, что Зазорина не хочет меня убить; там рождалось что-то неопределенно-доброе к этой женщине, которая оказалась – была – моей настоящей матерью; и в то же время там уже гнездился новый страх, новый ужас – ничего еще не кончилось! Все надо начинать сначала!..

Светлана Ивановна утерла слезы.

Я тоже.

– Куркина не могла мне сказать, куда пристроили моих девочек. Она принимала у меня роды и знала, что мне подменили детей, но их судьбой, по ее словам, занимался другой человек… Однако она взялась узнать. Разумеется, я обещала ей еще заплатить. Мне показалось, что она знает человека или людей, которые все это дело провернули, но не хочет мне их называть, чтобы я не добралась до них сама – она хотела подзаработать еще и на этой информации… И, хотя я понимала, что в этом принимала участие как минимум главврач, я решила, что Куркиной будет проще все разузнать и все уточнить…

– Я знаю, кто эти люди! И я могу вам рассказать, как дело было… Теперь я знаю все, Светлана Ивановна…

Я смутилась. Имя-отчество резануло слух – и мой, и Зазориной. Но не называть же мне эту женщину, которую я вижу впервые в жизни, «мама»?

– Или почти все… – добавила я.

Я говорила долго. Ей я рассказала все: и про Шерил, и про Кати, и про Игоря, и про Джонатана; про Сережу и киллера Диму, про комиссара Гренье и про наши поиски по следам акушерок; и про мертвого мальчика…

Зазорина слушала, бледная, осунувшаяся. Черные тени легли под глазами.

Я сама была, наверное, не лучше.

Пепельница быстро наполнялась окурками.

Я говорила и думала: вот передо мной сидит моя мать. У меня уже есть мать; вот еще одна, которую я вижу впервые в жизни. Настоящая… А разве другая – не настоящая? Пусть меня разлучили с настоящей не по ее вине, но от этого ничто не умалится в моих отношениях с моей мамой, которая ненастоящая, и ничего само по себе не родится с этой, с настоящей…

В моей душе был тотальный сумбур.

– И ты решила, что это я подослала убийц, чтобы избавиться от грехов молодости?

– Решила… А что мне еще оставалось думать? Все сходилось, все совпадало… Вы занимаетесь политикой, вы возглавляете женское движение; узнай кто, что вы отказались от собственных детей, – это означало бы конец вашей карьере… Но только… Если это не вы, тогда кто же? Кому же это мы помешали? Кому понадобилось вас обмануть? Кто послал убийцу? Я теперь уже ничего не понимаю.

– Зато я теперь понимаю все.

Я смотрела на нее в ожидании продолжения. Но и она молчала, думая о чем-то. Лицо ее приняло жесткое, суровое выражение.

Не выдержав затянувшейся паузы, я нарушила тишину:

– Вы хотите сказать, что вы знаете, кто?..

– Знаю.

– И кто же это?

Отвернувшись к окну, за которым белели заснеженные крыши, она тихо произнесла:

– Ваш отец.

От неожиданности я встала. И замерла перед нею.

Я слышала, как Зазорина переговаривалась о чем-то по селектору со своей секретаршей.

А я все стояла, тупо глядя в противоположную стену. Зазорина потрясла меня за плечо.

– Очнись, Оля. Здесь невозможно разговаривать, нужно уйти отсюда. Но у меня есть одно дело, которое я не могу отменить, подождешь? Я постараюсь побыстрее.

Я кивнула и вышла из ее кабинета.

Джонатан ждал меня внизу. Он встревожился, увидев мое опрокинутое лицо.

– Это не она, – только и смогла выговорить я.

– Она – не твоя мать? – не понял он.

– Мать. Моя. Наша с Шерил. Но не она хотела убить нас. Это наш отец…

Полчаса спустя Зазорина появилась из подъезда.

– Вот ты где… Я тебя высматривала в приемной.

Она уже пришла в себя, и лицо ее восстановило свои краски, как природные, так и косметические. Синие глаза были полны решимости.

– Джонатан, – представила я.

– Что ж ты сразу не сказала, что ты пришла с ним? Держишь человека на морозе! Садитесь-ка в машину.

Черный лимузин стоял у подъезда. Шофер открыл дверь.

– Мы на своей, – сказала я.

Сегодня с утра Джонатан взял в прокате «Ниссан», на котором он и привез меня на Фрунзенскую набережную, к высокому дому, в котором расположился комитет партии Зазориной.

– Тогда следуйте за нами!

Зазорина села в свой лимузин, и мы покатили в направлении Чистых Прудов.

Большой кирпичный дом, вахтерша в стеклянной будочке, огромная, превосходно обставленная квартира. Депутату живется неплохо в нашей стране, подумала я. И, поймав себя на этой злой ироничной ноте, спохватилась: впрочем, во всех странах депутаты живут хорошо. И это нормально!

– Располагайтесь, – Зазорина гостеприимно кивнула на свою гостиную. – Есть хотите?