Книга Ардагаст, царь росов - Дмитрий Баринов

Сигвульф повёл конную дружину назад на Подол, а затем вверх по долине Глубочицы, между Хорсовицей и Змеевицей, укрываясь от глаз сборища на Лысой горе. Тем временем пешая рать, стараясь не шуметь, начала взбираться по яру между отрогами. Вместе с конными отправилась Милана, с пешцами — Вышата и обе жрицы Лады. Все четверо старательно отводили взгляд и слух собравшимся на горе, хотя Вышата чувствовал, что это мало поможет. Он давно догадывался, что царя заманивают в ловушку, и не скрыл этого от Ардагаста.

По небу среди неподвижных звёзд всё чаще проносились словно бы другие, летучие звёзды — и падали все на южный отрог Лысой горы. Но лишь волхвы и те, кто от природы имел сильное духовное зрение, видели, что это летят ведьмы — голые, с развевающимися волосами, верхом на помелах, ухватах, кочергах. Иные летели вчетвером-впятером, ухватившись за колдуна — своего наставника и повелителя. Иные — усевшись на кусок липовой коры, иные — оборотившись сороками. Обгоняя их, неслись на нетопырьих крыльях черти — косматые, остроголовые.

Даже и не видя ведьм с чертями, воины Ардагаста знали, на кого идут. Но крепко надеялись на самих себя, на своё оружие и на чары Велесова жреца и своих волхвов. Увереннее всех, не считая русальцев, чувствовали себя оболоицы. Живя рядом с ведовской твердыней, они хорошо знали, как оборониться от её завсегдатаев. Одни вооружились осиновыми колами, другие — палками о трёх дырках, третьи — тележными осями. И обереги у всех были свои, испытанные.

С людьми шли трое крупных серых псов-ярчуков. Их мощные челюсти, не уступавшие волчьим, были страшны для ведьм, на которых обычные собаки не то, что броситься — залаять редко смели. Эти псы, и матери их, и бабки были первенцами у своих матерей. Растили ярчуков в яме, накрытой заговорённой бороной, чтобы ни одна ведьма не добралась. Серячок, который легко мог подружиться с любой собакой или проучить её, к ярчукам относился уважительно, словно к самым сильным волкам.

Чем ближе к полуночи, тем больше темнело небо. Вот уже не осталось на нём ни единой светлой точки. Поёживаясь, люди гадали: укрыли ведьмы всё небо тучами или украли с него месяц и звёзды, угнали Велесову скотину? Для бесовских дел помеха — даже бледный свет Небесного Пастуха и его стад. Ко всему ещё на гору и её окрестности опустился туман — густой, тёмный, непроглядный, собственную вытянутую руку не рассмотришь. Сбиться с пути воинам не давали лишь высокие стенки яров, журчащие и хлюпающие под ногами ручьи да ещё крепкая надежда на таинственное духовное зрение волхвов.

Пешцы столпились в верхней части яра, где стенки были более низкими и отлогими. Шёпотом передали приказ царя остановиться и ждать. Ожидали, когда звук рога известит о том, что конники Сигвульфа вышли к наружному валу городка. А слева и сверху сквозь колдовской мрак пробивался свет. Тянуло дымом. Слышались крики, гогот, завывания, стук посуды. Что творилось в бесовском городке? Не начался ли уже проклятый обряд?

А в городке не беспокоились и не торопились. Ведьмы, колдуны, черти, упыри прохаживались по городку, угощались молоком и прочей краденой снедью, сплетничали, делились колдовским опытом. Здесь хвастали, кто больше мерзостей натворил безнаказанно, кто лучше устроился за счёт тех, кого тут звали не иначе как «дурачьём праведным» и «неучами». Себя же мнили великими мудрецами. Да кто, кроме мудрейших, может постичь: всё, чему верят сотни поколений дурачья, чушь, нет ни греха, ни добра, ни зла? А кто постичь не способен, пусть кормит постигших и дрожит перед ними.

В самой большой чести здесь были упыри. Даже своих наставников и главарей — колдунов — ведьмы величали упырями ещё при жизни. Бледнотелые, краснолицые живые мертвецы самим своим видом подтверждали: для мудрого и вещего со смертью не всё кончается. Пока не пробьют осиновым колом да не сожгут, душа в пекло не попадёт, как у грешного неуча, сожжённого согласно прадедовским обычаям. А что ждёт их в пекле, мудрые и вещие старались не ведать и не думать.

В ожидании полуночи развлекались: плясали под стук горшков, скакали друг на друге, блудили при всех, напоказ. Все были совершенно голыми, даже старики со старухами. Полётное снадобье из тирлич-травы, собачьих костей, кошачьего мозга и человеческой крови защищало не только от холода, но и от остатков стыда. Стыдились тут разве что походить на «дурачье праведное».

Хотя в темноте все собравшиеся превосходно видели духовным, а то и обычным зрением, городок ярко освещали костры. Свет их, однако, едва пробивался сквозь колдовской туман. Укрепления городка надёжно охраняли воины в чёрных медвежьих шкурах и чёрных кафтанах.

Но вот шум и возня смолкли. Из ворот детинца важно вышел Скирмунт с чашей из черепа в одной руке и с тремя кочергами в другой. Тело его, обильно поросшее рыжей шерстью, не прикрывало ничто, лицо же — рогатая личина. На груди висел серебряный диск греческой работы с ликом Горгоны. Рядом с зятем гордо выступала великая ведьма лысогорская — Костена. На белом обнажённом теле выделялось ожерелье из звериных клыков и колдовских оберегов (ими главная колдунья, впрочем, не так себя оберегала, как людям вредила). Между пышных грудей висел кремнёвый нож с рукояткой, окованной бронзой.

В толпе раздались разочарованные вздохи. Ожидали всех Самих — Чернобога с Ягой. Скирмунт, конечно, мужик видный, но до Чернобога ему далеко. Хотя преисподние владыки ещё могут явиться в самый неожиданный миг.

Следом за матерью шли Невея с Лаумой. Беззаботно-весёлая Лаума уже успела порезвиться с тремя колдунами, двумя чертями и даже одним упырём. Но злое, хищное лицо Невеи светилось лишь жаждой мести за отца. Эта ночь станет последней для Ардагаста, для его девки и для всего росского сброда! Ещё до первых петухов они успеют пожалеть, что не попали в пекло!

За предводителями ведовского сонмища Чёрные Медведи вели тринадцать пленников. Женщины и дети не кричали, не плакали — лишь испуганно молчали.

Молчала и Добряна. Среди голых телес и жутких рож девушка чувствовала себя словно в страшном сне, когда хочется закричать, но нет сил. Хоть бы сначала убили, а потом уже глумились над её телом! Или сделают ещё хуже: поглумятся, а потом отнесут к Ардагасту, перед тем распустив слух — сама, мол, захотела в Чернобоговы невесты! Распустив косу, северянка, как могла, старалась прикрыться от скотского сборища хотя бы пышными русыми волосами. Вслед ей, словно комья грязи, летели шутки и песенки одна мерзостнее другой.

Здесь бесстыдничали наперебой и северяне, и поляне, и нуры, и дреговичи — перед Чернобогом все были равны, хотя натравливать племя на племя и род на род хорошо умели.

А внизу, в яру, Ардагаст напряжённо ждал: когда же протрубит рог? Наконец рог прозвучал... совсем с другой стороны. Зореславич с досады сжал рукоять меча Куджулы. Конники в тумане прошли долиной Глубочицы мимо ворот городка и оказались перед северным отрогом горы! Видно, колдовское сонмище отвело глаза даже Милане...

— Всем налево и вверх! — тихо приказал Зореславич.

Стараясь поменьше шуметь, воины полезли вверх по склону. Мокрая глина скользила под ногами, но, помогая себе оружием, они смогли довольно быстро достичь частокола, шедшего по краю горы.