Книга Клеопатра - Фаина Гримберг

— Знаю, за кого замуж вышла!..

И совсем скоро Маргарита, опять же, как простая греческая жена, сделалась беременна. Впервые она должна была родить ребёнка в настоящем браке, и в некотором смысле этот ребёнок должен был стать её первенцем! Он получил тронное имя Птолемей Филадельф, потому что его мать не оставляла своих настойчивых мыслей о том, чтобы вырастить новых Лагидов, Лагидов, любящих друг друга по-братски, по-сестрински! Прозвание этого её сына и должно было означать его любовь к братьям и сестре — Филадельф!.. Мать дала ему домашнее имя Трифулон — «клевер» — на правой ягодичке младенца ясно видно было коричневатое пятнышко, несколько напоминающее трилистник клевера. Но четырёхлетняя Тула, уже начавшая овладевать греческой грамотой под руководством Ирас, придумала младшему брату другое имя — Ифис.

— Я думала, — объясняла девочка, по обыкновению застенчиво улыбаясь, — я думала, что это будет сестрёнка, моя младшая сестрёнка, но это оказался брат, поэтому — Ифис!..

В Александрии все знали удивительную легенду о девочке, которую мать, исступлённо жаждавшая рождения сына, стала воспитывать как мальчика. Ифис выросла, и все принимали её за прекрасного юношу. Красавица Янта влюбилась в Ифиса, то есть в Ифис. Тогда девушка Ифис отправилась в храм Исиды и молилась там всю ночь у алтаря богини. А утром произошло чудо! Из храма вышел настоящий юноша Ифис, наделённый всеми мужскими достоинствами и свойствами, и состоялась прекрасная свадьба юноши Ифиса с красавицей Янтой...

Маргарита смеялась, но имя «Ифис» прилепилось к мальчику. Тула нежно полюбила своего самого младшего брата. Маргарита любовалась её нежными жестами, когда девочка водила за ручку маленького Ифиса, едва начавшего ходить. Ифис и Хурмас, два серьёзных увальня, любили строить дворцы из песка, чуть влажного. Обычно Маргарита приказывала сажать детей в песок для того, чтобы их ножки не были кривыми. Но Антос, когда подрос, не любил сидеть в песке, не любила и Тула. А вот Хурмас и Ифис готовы были целыми днями, на солнышке, возводить причудливые, разных оттенков коричневого, постройки. Двенадцатилетний Антос взрослел с каждым своим новым днём! Сопровождаемый Николаем Дамаскином он ездил в Мусейон, оба верхом на хороших лошадях. Маргарита вспоминала себя, юную, жадно читающую. Она боялась, что он найдёт, за что осудить её, свою мать. Но он вырастал и ей всё более казалось, что он совершенно понимает её. Уже он разговаривал с ней внимательно и бережно, как будто он был совсем взрослым юношей, а она — девочкой-ребёнком. Теперь она снова пристрастилась к чтению; ей хотелось, чтобы сыну было о чём говорить с ней. Шестилетняя Тула постепенно сделалась также их верной собеседницей. Её присутствие, её попытки застенчивого участия придавали их беседам особое нежное обаяние. Она умела внимательно и серьёзно слушать, и представлялась матери в эти мгновения такой беззащитной! Маргарита обожала эту девочку, свою единственную дочь, как обожала прежде маленького Антулёса, тогда своего единственного сына... Порою девочка напоминала ей, то лёгким жестом тоненькой руки, то улыбкой быстрой, Веронику...

Антил, сын Антония от Фульвии, воспитывался вместе с Антосом. Первоначально Маргарита тревожилась. Она думала, что подросток-римлянин, сирота, мог уже узнать в жизни кое-что дурное, и теперь общение с ним может дурно повлиять на её старшего сына. Но, к счастью, этого не произошло. И Маргарита про себя, в уме, невольно благодарила Октавию, которая, быть может, воспитывала этого мальчика слишком строго, но зато уберегла его этим воспитанием от восприятия им многого дурного в жизни. Антил постепенно прояснился для Маргариты как немного неуклюжий, замкнутый подросток. Антос взял его под своё покровительство и помогал искренно и даже и с энтузиазмом овладевать знаниями, приличествующими александрийскому интеллектуалу. Теперь юный римлянин одевался по-гречески и делался всё более и более общительным и живым...

После рождения Ифиса-Трифулона Маргарита ещё более рьяно и энергически принялась за восстановление своего здоровья, нежели после рождения близнецов. И в этот раз Антония не было в Александрии, о чём она, впрочем, нимало не пожалела. Очень даже и хорошо, что он не видел её во второй половине беременности и после родов. На этот раз её здоровье восстановилось быстрее. Всё же вынашивание близнецов отняло у неё более сил, нежели один ребёнок. Она снова придирчиво изучала себя, глядя внимательно в зеркало... Зрелая, но не увядающая, желанная, в одежде, подчёркивающей, оттеняющей эту зрелую женскую красоту; на лице, в меру подкрашенном, выражение спокойного достоинства... Она нравилась себе такою... Отходила от зеркала, подходила вновь, склоняла голову чуть набок... пыталась придавать лицу девические выражения — девической пытливости, девического любопытства, девической стыдливости... Смеялась и отворачивалась от зеркала...

Разумеется, Антоний признал близнецов, рождённых до его вступления в брак с царицей Египта, своими законными детьми. Нельзя сказать, чтобы ему доставляло очень уж большое удовольствие общение с детьми. То есть он мог, и даже и охотно, побегать с мальчиками наперегонки, побороться в шутку. Он радовался тому, что Антил получает отличное греческое образование, и благодарил за это свою жену. Первенец Клеопатры относился к нему несколько снисходительно, как мальчик, разумный не по летам, может относиться к своему взбалмошному сверстнику. Ифис и близнецы знали уже, что отец является к ним ненадолго, затевает шумную возню и снова исчезает. Они сделались по-своему привязаны к нему, но истинно любили, конечно, мать...

Ирас вдруг показала себя прилежной учительницей. Тула теперь проводила с ней много времени. Однажды между Ирас и Маргаритой произошёл короткий разговор:

— Ирас, ты помнишь ещё, что мы вытворяли, когда были детьми? — Маргарита понимала, что выговорила этот простой вопрос неестественным напряжённым голосом.

— Царица, ты полагаешь обо мне дурно, — холодно отвечала Ирас.

Они обе прекрасно понимали, о чём идёт речь. Маргарита опасалась, как бы Ирас не приохотила Тулу к лесбийской любви!..

— Прости, — сказала Маргарита быстро. Ирас молчала. Маргарита знала, какие упрёки могла бы ей высказать эта спутница всей её жизни! Конечно, Ирас могла бы упрекать её в недоверии! Ирас могла бы наговорить ей много упрекательных горьких слов! Но Ирас молчала. Это было не в её привычках: упрекать или оправдываться!.. Но она могла затаить обиду в душе. Только вот затаить, утаить свою обиду от Маргариты Ирас уже никогда не могла, слишком долго, давно они знали друг друга... Маргарита кинула острый зоркий взгляд на лицо Ирас... Девочка-брат... Лицо стареющего мальчика-подростка... стареющего... но мальчика!.. Было бы глупо просить: «Не обижайся на меня, Ирас!», потому что Ирас знает, что именно об этом хотела бы её попросить её царица...

— Ирас! — начала Маргарита. — Ирас! Ты помнишь, как Вероника звала тебя «Геро»?

Ирас молчала, немного хмуря брови.

— Не хмурься, — сказала Маргарита. — Я знаю, ты помнишь. И я помню. А ты помнишь, как ты назвала мне своё имя, своё прежнее имя?..

— Дага, — отвечала Ирас после краткого молчания...