Книга Дела семейные - Рохинтон Мистри

— Но они сказали — с Капур-сахибом, — неуверенно напомнил Хусайн.

— Ладно, узнаю, что им надо.

В одних носках и кафтане Санта-Клауса Капур вышел в зал. Сопровождаемый Йезадом.

Посетители заулыбались при виде его наряда:

— Доброе утро, сэр.

— Чем могу быть полезен?

— Извините за беспокойство, сэр, но мы увидели вашу вывеску.

— Так, — сказал Капур, — во-первых, мы открываемся в десять. А во-вторых, Санта-Клаус только детям раздает бесплатные сладости. Вы, как мне кажется, не дети, правильно?

Молодые люди заулыбались:

— Не объявление, сэр. Вывеску магазина. Где написано: «Бомбейский спорт».

— На самом деле «Бомбейский спор».

— Да, сэр, мы заметили, что одна буква не горит.

Капуру пришло в голову, что они электрики и зашли предложить свои услуги.

— Хотите вывеску починить? Сколько возьмете?

— Нет, сэр, — опять заулыбались они. — Мы не по электрической части. Мы из Шив Сены, из здешнего отделения, пришли просить, чтобы на вывеске написали «мумбайский» вместо «бомбейский». Понимаете, теперь такое правило…

— Вот как. Да, мне известно правило. — Капур мрачно глянул на Йезада, как бы говоря: явились наконец.

Йезад почувствовал, что холодеет. Что за безумное совпадение? Он провел ледяной рукой по лицу, стараясь сохранить спокойствие. Хоть деньги положены на место. Ему дурно стало, когда он представил себе, как Капур просит принести деньги, а их нет…

Капур кипел от злости. Ему стало жарко в кафтане Санта-Клауса, он расстегнул и швырнул на стул широкий черный пояс. Посетители терпеливо улыбались.

— У меня уже был разговор на эту тему. Если вы пришли за деньгами, почему прямо не сказать?

Двое недоуменно переглянулись. Капур послал Йезада принести конверт.

— Но это не те люди, что приходили раньше, — шепнул ему Йезад. — Зачем нам…

— Дайте конверт, чтобы мы от них избавились!

Йезад отпер стол, протянул конверт Капуру, который бросил его на прилавок.

— Здесь вся сумма. Как договаривались с Баладжи и Гопинатхом!

— Извините, сэр, мы не понимаем…

— Ах, вы не понимаете? — насмешливо протянул Капур. — Ну так узнайте в своей ячейке! Что за спектакль вы мне тут разыгрываете, черт бы вас побрал!

— Пожалуйста, сэр, без оскорблений. Мы денег не просим. Только просим написать на вашей вывеске «Мумбай».

Йезад силой увлек Капура в сторону-нельзя скандалить с ними, только хуже будет… Капур оттолкнул его — всему есть предел, эта шпана уже достала его, хватит!

— Тридцать пять тысяч за особую привилегию! Я согласился заплатить, чтобы оставить на вывеске «Бомбей»!

Он впихнул конверт в руку одному из них. Тот растерянно заглянул в конверт, показал второму, они обменялись взглядами.

— Сэр, это хорошо, если вы желаете сделать пожертвование Шив Сене, но на вывеске нужно обязательно написать «Мумбай».

— Неслыханно! — взревел Капур. — Хотите и сберечь пирожок, и скушать его, так? Жулье проклятое!

— Мы не жулье, сэр. Мы трудимся ради улучшения условий жизни людей, мы защищаем интересы жителей округи, стараемся помогать беднейшим слоям…

— Я вам так помогу, если вы не заткнетесь! И нечего лекции мне читать!

— Сэр, не надо угрожать нам! Мы вам сообщили про закон, вы должны переделать вывеску. Не сделаете это в течение недели — вам же хуже будет.

Капур пошел грудью на них, заставляя пятиться, напирая, оттесняя к двери.

— Вы что, запугать меня хотите, травоеды уличные? Да вы знаете, кто я? Меня молоко Пенджаба взрастило! Сале бхонсди ке бхарве! Я вам так рыла начищу!

Они уже допятились до выхода, последний толчок Капура заставил их скатиться со ступенек на тротуар.

— Ну, ты об этом пожалеешь! — прошипел один.

Капур яростно хлопнул дверью. «Погубили мне утро», — кипятился он. Сунул конверт в стол Йезада, подобрал со стула черный пояс от костюма и прошел к себе. Йезад последовал за ним. Потрясенный происшествием Хусайн замыкал шествие.

— С вами все в порядке, сахиб?

— Все хорошо, — буркнул еще не остывший Капур.

— Еще чаю, сахиб?

— Сколько чая может человек выпить? Чай проблемы не решает!

Он всмотрелся во все еще бледное лицо Йезада.

— Не говорите мне, что и вы напуганы.

— Не напуган. Встревожен. Может быть, какая-то неувязка у них в шакхе.

— Пожалуйста, сахиб…

Хусайн переминался с ноги на ногу.

— Сахиб, я хотел сказать… нехорошо ссориться с Шив Сеной. Их нельзя одолеть.

— Я знаю, что такое Шив Сена. Не волнуйся.

— Нет, сахиб. — Хусайн еле сдерживал слезы. — Когда разрушили мечеть Бабри, когда в городе начались беспорядки, эти люди столько невинных поубивали, я своими глазами видел, запирали в домах, а дома поджигали, набрасывались с ножами и с палками…

— Все будет хорошо, Хусайн-миян, — обнял его Капур, — тебе нечего бояться. Они набрасываются только на бедных, на слабых набрасываются. Вся эта уличная мразь, они же трусы в душе. Я прав, Йезад?

— Конечно, — автоматически ответил Йезад, стараясь взять себя в руки.

Хусайн покачал головой и вышел. Капур попросил Йезада помочь ему привязать бубенчики на запястья. Звон бубенчиков вернул ему присутствие духа.

Дверь магазина они открывали с осторожностью, проверяя, не болтаются ли эти типы поблизости и не вызвали ли они подкрепление.

Но улица пребывала в состоянии нормального здорового безумия, тротуары запружены толпой, проезжая часть — ревущими машинами.

Время шло к десяти, и Хусайн занял свое место перед магазином. Появились первые посетители с детьми, и громкое «хо-хо-хо» Капура вновь огласило торговый зал.

— ДОБРОЕ УТРО, Куми! Веселого Рождества!

Эдуль Мунши проплыл мимо нее в коридор, распевая на собственный лад рождественский хорал:

— «Поутру в день Рождества я видел двух грузчиков, они к нам шли, они к нам шли поутру…»

— Что за чушь ты поешь?

Куми в то утро была раздражена, подавлена и вовсе не расположена терпеть дурацкие шутки. Рождество всегда пробуждало в ней воспоминания о католической школе, где прошли самые счастливые годы ее изувеченного детства; она с радостью отказалась бы от милых воспоминаний, если бы могла забыть и пережитую боль.

За шесть недель до Рождества школьный хор начинал готовиться к концерту, на который приглашались родители. В середине декабря привозили елку. Наряжали ее девочки из хора — это была их привилегия. Родители Куми — как большинство родителей нехристианских вероисповеданий — время от времени сомневались, правильно ли они выбрали школу для своих детей. С Джалом было все в порядке — он учился в обычной школе, но в отношении Куми родителей беспокоило, не слишком ли силен католический привкус в ее образовании, особенно в свете того, как мало он компенсировался влиянием зороастризма. Они чувствовали, что зороастрийские обычаи серьезно проигрывают из-за отсутствия такой привлекательной фигуры, как Санта-Клаус.