Книга Ева Луна - Исабель Альенде

Хорошенько приложившись к пиву и удостоверившись, что в кружке еще осталось что-то, чем можно промочить горло, дядя Руперт высказал свои комментарии. Всех партизан нужно сослать в Сибирь, и посмотрим, как им там понравится; никто еще не перелезал через Берлинскую стену, чтобы оказаться там, где правят коммунисты, все бегут в обратном направлении, рискуя жизнью, лишь бы не оставаться в стране красных; а взять Кубу? Вы же сами знаете, что у них творится, там даже туалетной бумаги днем с огнем не найдешь, и не морочьте мне голову всякими там системами здравоохранения, образования и прочей хренью, на кой черт все это сдалось, когда в нужный момент тебе нечем подтереть задницу, бубнил он. По выразительному взгляду Рольфа Карле я поняла, что разумнее всего будет воздержаться от комментариев. Тем временем тетя Бургель переключила телевизор на другую программу, где как раз начиналась новая серия телеромана; она со вчерашнего дня с нетерпением ждала этого часа, заинтригованная последними кадрами предыдущей серии, где злодейка Алехандра подслушивает из-за приоткрытой двери разговор Белинды и Луиса Альфредо, которые к тому же под самый финал серии начинают страстно целоваться, вот это мне по душе, наконец-то стали показывать крупным планом, как люди целуются, раньше все сплошь вранье было, вот влюбленные смотрят друг на друга, вот протягивают друг другу руки, а как только начинается самое интересное, нам показывают какую-нибудь дурацкую луну, господи, да сколько же этих полных лун и полумесяцев мы были вынуждены видеть, когда смотрели эти фильмы, вечно чувствуешь себя обманутой, а ведь так интересно, что у них там потом будет, и, кстати, обратите внимание, эта Белинда, у нее ведь глаза двигаются, похоже, на самом деле она вовсе не слепая. Я уже собралась поведать хозяйке кое-какие подробности из сценария, который знала наизусть после долгих репетиций с Мими, но в последний момент благоразумие взяло верх, и я воздержалась, решив, что было бы жестоко разрушать иллюзии тети Бургель. Обе кузины Рольфа и их мужья продолжали пялиться в телевизор, не заметив, что их дети уже уснули прямо в креслах гостиной; день клонился к вечеру, начинало темнеть, жара спала, и на улице сразу стало свежо и приятно. Рольф взял меня за руку и повел прогуляться по окрестностям.

Мы прошли по извилистым улочкам этого странного поселка, словно перенесенного в наше время из прошлого века и инкрустированного, как драгоценный камень, в склон холма под тропическим небом; мы шли мимо чистеньких домиков, цветущих садиков, витрин с выставленными часами с кукушкой, мимо небольшого ухоженного кладбища, где все могилы были расположены строго по законам симметрии: все здесь блестело и сверкало и при этом казалось каким-то нереальным. Мы остановились на повороте последней улицы, где можно было одновременно видеть вечерний небосвод и огни уходящей вниз по склонам колонии, раскинувшейся перед нами, как огромный сверкающий ковер. Когда стих звук наших шагов, у меня возникло ощущение, будто я попала в какой-то новый, только что рожденный мир, создатель которого еще не удосужился придумать звук. Первый раз в жизни я слушала тишину. Раньше вокруг меня всегда были какие-то звуки, порой едва различимые, например перешептывание призраков Зулемы и Камаля или бормотание сельвы перед рассветом, а иногда сильные, громоподобные, как радио на кухне, где я провела свое детство. У меня возникло восторженное желание что-то немедленно сделать — заняться любовью или придумать сказку: все, что угодно, лишь бы запомнить навсегда это безмолвное пространство, сохранить его в себе как бесценное сокровище. Я вдыхала аромат сосен, отдавшись всей душой и разумом новому для меня блаженству. Вдруг Рольф Карле заговорил, и очарование безмолвия мгновенно разрушилось; я была обижена и разочарована, как когда-то давно, еще в детстве, когда пригоршня снега растаяла у меня в руке и сбежала с ладони тонкой струйкой воды. Он рассказал мне, что случилось в тюрьме Санта-Мария; часть событий он видел сам и даже сумел заснять, а об остальном узнал со слов Негро.

В субботу после обеда начальник тюрьмы и половина охраны действительно находились в борделе в Аква-Санте, как и предсказывала Мими; они так напились, что, услышав взрывы на аэродроме, решили, будто это новогодний салют, и не удосужились оторваться от приятного дела и хотя бы надеть штаны. Сам Рольф Карле тем временем приближался к тюремному острову на индейской пироге; его камера и оборудование были спрятаны на дне лодки под грудой пальмовых листьев; команданте Рохелио со своими людьми, переодетыми в офицерскую форму, в это же время обезоружили часовых, карауливших пристань, угнали патрульный катер и совершенно неожиданно для дежурной смены оказались у двери тюрьмы, устроив при этом хорошо разыгранный скандал по поводу того, что их не сразу впустили на территорию. Начальства на месте не было, и некому было ни отдать приказ о впуске, ни запретить впускать прибывших офицеров. В итоге дежурный сержант посчитал правильным открыть ворота и впустить внутрь группу офицеров явно высокого звания, чтобы потом те сами выясняли, почему начальник не отдал соответствующего распоряжения. По странному совпадению именно в это время в секторе для особо охраняемых преступников начали происходить события, не вписывающиеся в привычный распорядок дня. После прогулки узники должны были получить положенную миску баланды. Обычно еду передавали в камеры через небольшое оконце в железной двери. Один из заключенных начал жаловаться на сильные боли в животе: умираю, кричал он, помогите, меня отравили; естественно, его товарищи в соседних камерах тотчас же подняли крик, что их всех решили отравить, убийцы, кричали они, отравители, мы все здесь сейчас умрем. Двое надзирателей вошли в ту камеру, где находился внезапно заболевший заключенный: их твердое намерение вылечить его несколькими ударами дубинок вмиг улетучилось, когда они обнаружили мнимого больного с двумя гранатами в руках; на его лице была написана такая решимость взорвать себя вместе с ними в случае малейшего сопротивления, что надзиратели сочли за лучшее выполнить все его требования. Команданте сумел вывести из тюрьмы своих товарищей и их сообщников, работавших на кухне, без единого выстрела, без насилия и лишней спешки; беглецы и группа прикрытия покинули остров на том же угнанном катере и переправились на другой берег реки, где и скрылись в сельве в сопровождении проводников-индейцев. Рольф снимал все это длиннофокусным объективом с некоторого расстояния; затем он уплыл на пироге вниз по течению к тому месту, где его уже дожидался Негро. Когда их джип на полной скорости мчался по шоссе в направлении столицы, военные еще не осознали всей серьезности случившегося, их управленческая машина еще не заработала на полную мощность, и они упустили беглецов, не выставив вовремя посты на дорогах и опоздав с облавами и прочесыванием местности.

— Я рада за ребят, но не понимаю, зачем нужна пленка, если ее все равно никто не увидит: уж насчет этого цензура постарается.

— Кому надо — увидят, — сказал Рольф.

— Ты же сам знаешь, что у нас за демократия, Рольф, под предлогом борьбы с коммунизмом все свободы урезали почти как во времена Генерала…

— Если нам запретят сообщать о случившемся в открытых новостях, как это было после бойни на территории военной базы, придется рассказать людям правду в ближайшем телесериале.