Книга Сен-Жермен. Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого - Жеральд Мессадье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так перед нами появляется юноша, в полной мере испытавший на себе католический антисемитизм, особенно яростный в XVIII веке на испанских и португальских территориях под влиянием святой инквизиции.
Подозрение подкрепляется началом одного текста, приписываемого Сен-Жермену, «Пресвятой Тринософии»:
«Эти строки, уготованные вам в назидание, ваш друг пишет в застенках инквизиции, где содержатся самые гнусные преступники…»
Рукописная копия этого озадачивающего текста, изобилующего цитатами на древнееврейском, иллюстрациями и каббалистическими (в исконном смысле этого слова) знаками, находится в муниципальной библиотеке города Труа. Она не принадлежит руке Сен-Жермена,[62]от которого осталось много писем.
Когда Сен-Жермена спрашивали о его происхождении, он неизменно делался печален, почти слезлив, как об этом свидетельствуют два современника: господин Вульпиус[63]и госпожа де Жанлис.[64]Эта последняя приводит его собственные слова:
«Все, что я могу сказать о своем происхождении, это то, что в семилетнем возрасте я скитался в чаще лесов со своим наставником… и что за мою голову была назначена награда!»
В лесах какой страны? Почему? Когда? И по какой причине он отказывался это объяснять? Может, все это и выдумка, но сквозь нее просачивается некая доля правды, как будет видно дальше.
Второй факт, который может прояснить личность Сен-Жермена, — это его богатство.
В самом деле, все без исключения современные Сен-Жермену свидетельства указывают, что он располагал исключительным достатком. Лошади, драгоценные камни, гардероб, слуги — он явно живет на широкую ногу без всяких усилий. Редкий случай среди аристократии того времени: даже владетельные князья страдали тогда от постоянного безденежья и обивали пороги банкиров и ростовщиков. Чтобы соответствовать своему рангу, они закладывали собственные земли и дома. Но, насколько известно, кроме усадеб в Германии и Нидерландах, которые, похоже, служили для Сен-Жермена лишь убежищем и были им приобретены намного позже его появления на международной сцене, других земельных владений у него не было. Однако ни один банкир ни гроша не ссудил бы человеку без кола без двора, даже имя чье неизвестно.
Получал ли он в качестве агента жалованье от какой-нибудь иностранной державы? Вполне возможно; но весьма маловероятно, чтобы эта держава могла выплачивать своим агентам суммы, которые позволяли Сен-Жермену блистать так, как он блистал: по свидетельству Корнелиуса Асканиуса ван Сипстейна, которое кажется объективным, он жил в Вене как принц.[65]
Однако несомненно, что, несмотря на замашки аристократа-дилетанта, которыми Сен-Жермен щеголял, у него была настоящая коммерческая хватка. Это подтверждается двумя основанными им красильными мануфактурами (одна в замке Шамбор, другая в Германии) и явствующим из его письма к госпоже де Помпадур (май 1760 года) фактом, что он занимался еще одним видом деятельности, совершенно выпавшим из поля зрения исследователей, — фрахтованием судов.
В этом письме Сен-Жермен действительно просит фаворитку короля вмешаться в дело, касающееся голландского судна «Аккерманн», арестованного французами в Северном море, в которое он вложил пятьдесят тысяч крон — сумма значительная. Он уточняет, что некая английская фирма из Дюнкерка, «Эмери и К0», потребовала возврата корабля через суд.
Так что Сен-Жермен может сколько угодно рассказывать сказки о философском камне — золото он добывает в деловом мире.
К тому же его состояние исключительно долговечно для своего времени: оно уцелело с 1735 года, когда он впервые появился на международной сцене, вплоть до его смерти в 1784-м — целых полвека.
Однако тайна этого богатства неразрывно связана с тайной происхождения самого Сен-Жермена: он не может открыть его истоки, поскольку оно добыто сомнительным, если не преступным путем. Если бы он представлялся сыном какого-то безвестного португальского еврея, его наверняка спросили бы не только о деньгах, но также и о невероятном множестве драгоценных камней, которыми он владел. Ему грозили бы галеры или виселица, во всяком случае — осуждение на позор.
Так что он вынужден настаивать на своем якобы аристократическом происхождении, чтобы оправдать свое богатство.
Третий таинственный факт о Сен-Жермене — это его сексуальность, или, скорее, его асексуальность. Этот человек интриговал как своих приверженцев, так и врагов, а круги, которые он избрал для своего вращения, были, как известно, не слишком склонны к скромности. Там не преминули бы заметить его похождения. Но на сей счет нет ни одного анекдота, ничего. Он был, как утверждает госпожа де Жанлис, очень чистых нравов.
Среднего роста и телосложения, с приятным лицом, если верить портрету, заказанному с него маркизой д'Юрфе, с безупречными зубами, как отмечает один современник, он, однако, не выглядит евнухом. Был ли он гомосексуалистом? При малейшей неосторожности с его стороны обвинений бы хватало. Однако до нас не дошло ни одного. Он никогда также не был женат. Содержал ли он тайно любовницу? Она наверняка не устояла бы перед желанием щегольнуть их связью и ревновала бы к его блестящей жизни, которую не разделяла. К тому же слуги Сен-Жермена, подкупленные недругами, непременно бы проболтались. Частная жизнь в XVIII веке стоила недорого.
Отсюда приходится сделать вывод, что у Сен-Жермена не было долговременных связей. Наверняка многочисленные разъезды не оставляли ему для этого досуга, и можно предположить, что он довольствовался случайными, тщательно окутанными тайной интрижками, хотя, возможно, гораздо более редкими, чем можно предположить, — человек, который так явно заботился о своем здоровье, не подвергал бы себя опасности подхватить дурную болезнь от доступных женщин, как их тогда называли.
Это довольно разумное объяснение. И все же остается сомнение, поскольку Сен-Жермен, похоже, и тут что-то скрывает. Этот отказ от всякой привязанности, кроме той, которую он, по его словам, питал к своей матери (отца он не упоминал никогда), и его полное воздержание от всякой сексуальности в эпоху, когда половая распущенность была делом обычным, наводит на мысль о некоей ментальной кастрации, если не об отвращении к сексу. Какова же может быть причина этого? На ум приходит гипотеза о преждевременном сексуальном опыте, достаточно сильном и продолжительном, который оставил у него гнусные воспоминания о любовных забавах.
