Книга Усобники - Борис Тумасов

Тебе, Елистрат, доверяю, не впервой. Да проследи, чтоб рухлядь молью не была бита, в короба уложена. Ордынцы на дары падкие. Не в очи, в руки заглядывают. Покуда не подмажешь, слова доброго не услышишь.

О-хо-хо, сами по миру ходим, а Орду ублажай, — запричитал Елистрат. — Нет бы на торг идти, гостям иноземным ту рухлядь продать. Так нет же, нехристям отвозим.

Ладно, старик, жадность твоя ведома. В полюдье доберем. Стряпухам накажи — еды нe только в дорогу, но и там, на прожитие, имелось бы. В Сарае деньгу побережем.

Тиун уже выходил, но князь Андрей окликнул его:

Лалы да золото и серебро самолично отберу. Ты же, Елистрат, возьми в скотнице ту броню, что у свеев купили, шлем да бармици. То я хану в дар поднесу.

Ох ты, батенька, — простонал Елистрат, — за ту броню плачено, плачено. Тохта того не стоит.

Может, и так, но хану угождай да угождай. Да гляди, Елистрат, в полюдье без меня отправитесь, все соберите без жалости, и чтоб за прошлое вернули. Смерда коли не поучить, он на шею сядет. За прошлый год сколь недобрали!

У двери тиун столкнулся с Еремой.

Что печален, Елистрат?

Тут, боярин, великого князя послушаешь — заплачешь…

Ерема поклонился князю, спросил с усмешкой:

Чем, княже, Елистрата обидел?

Но Андрей Александрович на то не ответил, сказал:

Готовь гридней, дворецкий, в Орду едем.

Спешно? Уж не Москва ль причина?

Князь Андрей кивнул:

Догадлив, Ерема.

С тобой, княже, привык. Который годок дорогу в Орду топчем. По всему чую, до лета не воротимся…

Уж так…

Вечером того же дня князь Андрей побывал на владычном подворье. В сенях великого князя встретил чернец, проводил в палату. Митрополит уединился в молельной; услышав о приходе князя, вышел.

Здрав будь, владыка. — Князь Андрей низко поклонился. — Побеспокоил тебя, прости.

Садись, великий князь, в ногах правды нет.

Так ли уж? — рассмеялся князь. — Смерды, коли на правеже постоят, умнеют.

Сел в плетеное кресло. Митрополит пригладил седые волосы, подождал, пока князь сам заговорит, с чем явился.

В Орду отъезжаю я, владыка, за благословением к тебе.

Помолчал митрополит Максим, мутными от старости глазами долго смотрел на князя. Наконец промолвил:

Дела великого князя моим умом не понять, но о чем сказать хочу: повременил бы до весны.

Что так, владыка?

Побывал у меня инок из Москвы, слова епископа передал: князь Даниил болен тяжело, как бы не преставился.

То известно. Однако дела великокняжеские не ждут. Не на пир званый еду я.

Митрополит вздохнул, а Андрей Александрович продолжал:

Даниил — брат мой, и то мне ведомо, но дружба с ханом мне дороже. Я хану служу.

Взметнул митрополит белые от седины брови, произнес властно:

Ты не слуга ордынского хана, ты великий князь Владимирский и помнить о том должен.

Поднялся князь Андрей, сказал раздраженно:

Знаю, но и иное помню: власть эта мне ханом дана, и он отнять ее может. Путь мой дальний и опасный. Да и в самой Орде ровно в клубке змеином… Благослови, владыка.

Встал и митрополит, поправил золотой крсст на тощей груди:

Бог с тобой, княже Андрей. Я упредил тебя, поступай, как твое сердце указывает, и пусть Господь бережет тебя…

* * *

Но сосновым плахам Красного крыльца один за другим поднимались бояре и, не задерживаясь в просторных сенях, проходили в гридницу. Торопились, гадая, зачем званы. Ведь неспроста кликал князь. Такое случается, когда есть потребность выслушать боярского совета. На боярах ферязи долгополые, рукавистые, золотой и серебряной нитью шитые, камнями самоцветными украшенные. Входя в гридницу, отнешивали князю поклоны, рассаживались по лавкам вдоль стен. Даниил сидел в высоком кресле, седой, борода стрижена коротко, а лик бледный: накануне прихватило его, едва отдышался. Горящими глазами смотрел иа входивших бояр. Вот они, его опора, товарищи боевые. Хоть и годы у каждого немалые, а любой еще в теле и саблю в руках удержит.

Когда бояре собрались, Даниил промолвил с сожалением:

Жаль, нет Стодола. Ожидаю его возвращения с великим нетерпением.

Повернулся к стоявшему у княжьего кресла отроку, велел:

Зови старших княжичей, Юрия и Ивана.

Устало закрыл глаза, подумал: «Эк вытрепала меня хворь».

Бояре перешептывались, блуждали очами по стенам гридницы, где были развешаны княжьи охотничьи трофеи. Каждый из бояр мог бы с точностью сказать, где убит вот тот лось, чьи рога висят в простенке меж окон, или тот ярый зубр, голова которого возле, — они с князем Даниилом повалили его в дальнем лесу, за Дмитровом, — либо тот клыкастый вепрь, чья голова красуется над княжеским креслом…

Вошли княжичи, поклонились боярам, по истоптанному ковру приблизились к отцу, поцеловали его жилистую руку. Даниил, указав им на кресла рядом с собой, спросил:

Поди, не догадываетесь, зачем званы?

И был его вопрос не только к сыновьям, но и ко всем.

Значит, дело важное, коли собрал, — хором заговорили бояре. — По-пустому не покликал бы.

Даниил печально усмехнулся:

Да уж серьезней нет, — и ласково посмотрел на сыновей.

Вот они, его дети Юрий и Иван. Кто они для княжества Московского будут — надежда его или позор, каким стали они с братом Андреем для отца, Александра Ярославича Невского? Жаль, поздно он, Даниил, о том задумался. И, остановив взгляд на Юрии, князь сказал:

Сколь раз говаривал я, жизненная дорога человека ухабиста, но она имеет конец. Подходит к концу и моя, а чтоб не оборвалась она для вас нежданно, хочу наказ оставить,

В гридницу неожиданно вступили переяславский посадник Игнат с боярином Силой, усталые, запыленные. Отвесили князю низкий поклон. Даниил посветлел лицом:

Спасибо, переяславцы, что откликнулись на мой зов.

Прости, княжс, задержались в дороге.

Не с подворья же московского. Хотел, чтоб вы, переяславцы, меня тоже выслушали и всем боярам слова мои передали. Садитесь, товарищи мои, бояре переяславские.

Тихо в гриднице, разве что скрипнет лавка под чьим-нибудь грузным телом да с княжьего двора донесется шум. Скорбны боярские лица: никто не ждал такого разговора, — а князь продолжал:

Какие слова я сказывал, не впервой от меня выслушивать, и вам, сыновья, говорил не единожды. Песок часов моих пересыпался, настала пора изъясниться, чтобы все знали, чего я жду от сыновей своих. Воля моя, как им княжить.