Книга Гонка за счастьем - Светлана Павлова

Начало 90-х, полностью изменив жизнь, зафиксировало и полную утрату в обществе интереса к высокому искусству, показав, как быстротечна слава, как зыбка и ненадежна любовь публики… О молодых талантах в серьезной музыке что-то не было слышно, да и литература порядком подрастеряла имена, а новых, таких же крупных, как в те годы запрета, не появлялось.

Вот тогда моя мать опять удивила всех своей изобретательностью, поставив на создание собственного издательства. Эпоха была уже совсем другая, да и нравы — не те, поэтому, чтобы оставаться на волне, нужно было рисковать, и она, уже немолодая женщина, это сделала. Язык не поворачивался назвать ее пожилой или, не дай Бог, стареющей, разговоры о ее возрасте в доме хоть и не были под запретом, но не велись, юбилеи не отмечались, да и эти определения ей просто не подходили.

Не знаю, как ей удавалось — не внешне, хотя и внешне тоже — всегда находиться в такой безукоризненно-прекрасной форме… Казалось, она чувствовала себя так, словно к ней не имели никакого отношения все мешающие ей факторы — годы, угасание, болезни, проблемы, перемена настроений, негативные ощущения… Это было загадкой, приводило меня в восторг, и я гордилась ею, надеясь, что это у нас — семейное.

Она, безусловно, была прирожденным топ-менеджером, если перевести ее особые способности в современные реалии. Берясь за очередной проект, она, с ее хваткой и организаторскими способностями, без труда справлялась с ним, любое новое дело оказывалось ей по плечу.

Я не раз замечала, что ее присутствие в издательстве действовало на окружающих стимулирующим образом, но совсем не так, как присутствие блистательного отца. При ней подтягивались, переставали ныть и расслабляться, мгновенно включались в работу, рассосавшись по кабинетам, закрыв за собой двери, уткнувшись в компьютеры или бумаги — все демонстрировали исключительно темпы, ритмы, деловую и профессиональную активность и времени зря не теряли… В этом и заключалось то, о чем она мне говорила в свое время, — иллюстрация эффекта «включенного образа».

И как все, за что она бралась, становилось событием значительным, так и здесь, хоть и не все проекты были высокодоходными, но все, без исключения, оказались высококлассными — будь-то переводная художественная литература, поэтические сборники, энциклопедические издания, мемуарно-исторические серии, альбомы по искусству или детские книги и учебники для школ.

* * *

Отец, кроме работы в издательстве, продолжал заниматься дирижированием, главным образом в Москве, и лишь изредка они вместе с матерью выезжали и на гастроли. Теперь зарубежные поездки были больше связаны с его участием в жюри конкурсов или фестивалей, а также различного рода событиях, посвященных юбилейным торжествам и памятным или знаменательным датам. Он продолжал писать и эстрадные песни — по просьбам известных исполнителей, а однажды, уступив уговорам популярного эстрадного певца и по совместительству владельца собственного агентства Эдуарда Глущенко, написал несколько новых — попопсовее, по просьбе заказчика, песен. Трудно было устоять перед таким проектом — Глущенко задумал организовать концерт из песен Загорского разных лет. Я уже переехала в Москву, и этот разговор велся в издательстве в моем присутствии.

— Вы давно уже классик песенного жанра, у вас все песни — особый бренд, штучный товар, не бабочки-однодневки. Но их распевность, изысканность и балладная тональность хороши для серьезных певцов высокого эстрадного уровня…

— Спасибо за оценку. А позвольте полюбопытствовать, почему — «но»?

— Да потому, что я хочу совместить и мастеров, и способных молодых, ведь чтобы быть на волне, нужно уметь охватить все слои публики, и, прежде всего, привлечь молодую аудиторию — именно она в наше время и определяет массовость, которая, сами понимаете, и есть кассовость — формула здесь несложная.

— И как же я смогу повлиять?..

— Во-первых, разрешите моему парню сделать несколько собственных аранжировок, подсовременив некоторые из ваших старых песен, для ускорения, а во-вторых, напишите четыре-пять новых — вот вам куча словесной руды, кромсайте, как хотите.

— Что ж, подсовременьте… А для новых песен у вас есть какие-нибудь особые пожелания?

— Только одно — не нужно ничего раздумчиво-меланхолического, серьезного, этого у вас — предостаточно… Постарайтесь написать шлягеры новой поры — попроще, пораскованнее, поразухабистее, что ли. Побольше чувства юмора, народ ведь ходит на концерты оттянуться, погудеть…

— Не знаю, смогу ли соответствовать поставленной задаче — гудеть, видите ли, не приходилось…

— Уверен, что создадите новые хиты сезона. Концерт получится что надо, ни одной минуты в этом не сомневаюсь — петь согласились все звезды.

Глущенко оказался прав — все не просто получилось, концерт оглушил своим успехом. За ним последовал грандиозный банкет, в новорусском стиле, с такими речами о признании его выдающихся заслуг перед публикой, о которых он и мечтать перестал, но которых, с его честолюбием, ему так не хватало.

* * *

С этого времени и начался очередной вираж его метаморфоз — он завяз на эстраде…

Мать постоянно пыталась убедить его в том, что у всех бывают временные трудности и застои, что он не выдохся и ему нужно снова вернуться к сочинению серьезной музыки. Он молча выслушивал ее и, не сопротивляясь, шел в кабинет.

Но все было напрасно — он впустую отсиживал в кабинете, чтобы, скорее всего, не спорить с матерью. Из кабинета не доносилось ни звука, и отсидки, как правило, были непродолжительными. После них мрачное, почти несчастное выражение долго не сходило с его лица. Было видно — что-то в нем заглохло.

— Понимаешь, — сказал он мне, когда я как-то заехала к ним в Новодворье, — сейчас совершенно другое время и иные нравы… Вернуть интерес к высокой музыке — невозможно. Телевидение настолько изменило массовое сознание, что слушательские навыки у большинства людей заторможены, а то и вовсе отсутствуют, сама знаешь — серьезную музыку ходят слушать единицы, поэтому лучше смотреть правде в глаза и работать в прикладных жанрах, что в данный момент гораздо важнее.

Скорее всего, он просто размышлял вслух, пытаясь определить свое состояние. А я подумала, что в творчестве все объясняется гораздо глубже — драматическими границами отпущенного каждому таланта, предельностью горения и созидательных возможностей — он просто иссяк, пересох… Однажды он сам признался мне:

— Меня приводит в ужас сама мысль о крупных музыкальных формах — не понимаю, как я смог столько сделать.

Издательские дела поначалу всерьез увлекли его, но ненадолго — теперь он терпеливо отсиживал свои присутственные часы, делая минимум необходимой работы, большую часть которой перекладывал на расторопного заместителя… Оживлялся он к вечеру — когда предстояло ехать на очередную тусовку. Мать же, методично занимаясь делами каждый день, находила в себе силы постоянно сопровождать его — просто для того, чтобы не дать ему перебрать с выпивкой.