Книга Самурай - Ирина Оловянная

Мой голос одинок, но даже в час последний

Служить он будет мне и совести моей!

Во втором антракте Лариса была грустна и задумчива.

— Она не оправдала твоих надежд?

— У нее есть еще три действия на то, чтобы прозреть. — Лариса вдруг улыбнулась. — Вот как надо письма писать. А ты…

— А что я?

— «Я тут случайно забрел в джунгли, и мне пришлось застрелить небольшого горыныча, он зачем-то стоял у меня на дороге, наверное, просто хотел поужинать. Жаль, что я не смог как следует его рассмотреть: было слишком темно, поэтому описать, как он выглядел, не могу. На голографиях они очень красивые».

Я польщен, она помнит.

— Неправда, не писал я, что забрел случайно.

— Да? Ну это все равно.

— Ну если все равно, тогда в чем проблема? — Я немного обиделся.

Лариса засмеялась.

Третье действие.

— Так, значит, вы теперь, горя желаньем мести,

Хотите взять кузена на войну?

Вы бросите его в опасность там?.. Но есть ли

Здесь тонкость, Антуан?.. Нет, за его вину

Оставьте-ка его с товарищами здесь!

Кузен мой ждет войны, он рад ей несомненно!

Лишить опасности кузена —

Вот это тонко! Это месть!

Если она такая умная, почему она ничего не понимает?

— Ее окно…

Здесь, под балконом, так темно…

Стань вот сюда, и для Роксаны

Я подскажу слова…

Какого дьявола он разыгрывает из себя святого? Влюбленный глупец!

Лариса была рассержена:

— Почему он считает, что она дура? «Не судите наших сочинений», — передразнила она храброго гасконца.

— Просто он скромный, — проблеял я постным тоном профессионального святоши.

— Хвастайся! — сказала Лариса. — Каждый день. Больше никогда не упрекну.

— А почему де Гиш играл с ней в поддавки, ну пока не увидел счастливых новобрачных? Почему он такой легковерный?

— Он не легковерный, — ответила Лариса, улыбнувшись. — Он самоуверенный, думает, что никакая женщина не может перед ним устоять.

— А-аа, — только и сказал я. — Понятно.

Они там осаждают этот несчастный Аррас. И командир у них — подонок[37]. В какой-нибудь глупой пьеске погиб бы Кристиан, а эта парочка прозрела, поженилась и повздыхала на могиле этого красавчика, который не красноречив, но в общем неплохой парень. А так… они все умрут.

— Отлично! Хорошо! Посредством нашей крови

В гасконский герб нам первым довелось

Червонной полосой вписать рубец багровый

Среди шести лазоревых полос.

Что ж, господин де Гиш! Не за чужое знамя,

Но мы пойдем на этот раз

За герб, который красен нами,

За герб, краснеющий за вас!

.......................................

Роксана:

— Не всем же умирать тихонечко, старея…

Не лучше ль в молодости, граф?

Благородные идиоты! Они попали в воронку, и чтобы выбраться из нее, надо проявить слабость, а они не могут. Черт, что такое, я же не девчонка! Гром их разрази!

Испанский офицер:

— Что это за отряд, который так дерется,

Что даже у врагов находит похвалу?

Сирано:

— Это гвардейцы гасконцы

Карбона Кастель Жалу…

Еще будет пятое действие — значит, они, на свое несчастье, остались живы. В антракте мы молчали.

— Вчера у короля, за ужином скучая,

Услышал я пророчество одно.

Вдруг кто-то из вельмож сказал о Сирано,

Что вскоре он умрет на улице… Случайно.

Поздновато «ты повернул глаза зрачками в душу, а там повсюду пятна черноты»[38].

— Прощайте. Я умру.

Как это просто все! И ново и не ново.

Жизнь пронеслась, как на ветру

Случайно брошенное слово…

Роксана:

— Вы лжете! Прошлое выходит из глубин.

И в этом вот письме, в котором день вчерашний,

От Кристиана нет ни строчки? Ничего?

И эти слезы были ваши?

Сирано (с такой мукой в голосе):

— Но эта кровь была его!

Лариса прижалась ко мне. Я обнял ее покрепче.

— …Я надпись сочинил на собственной могиле:

Прохожий, стой! Здесь похоронен тот,

Кто прожил жизнь вне всех житейских правил.

Он музыкантом был, но не оставил нот.

Он был философом, но книг он не оставил.

Он астрономом был, но где-то в небе звездном

Затерян навсегда его ученый след.

Он был поэтом, но поэм не создал!..

Но жизнь свою зато он прожил, как поэт!..

Глава 51

Приехав в парк, я остановился перед домом и посмотрел в небо: след все-таки не затерялся.

Как в серебро луны оправлен сумрак синий!..

Париж средь мрачной тишины…

Как призрак опустевшей сцены…

И входит прямо в горло Сены

Кривой клинок трагической луны![39]

Я немного постоял, подняв голову, чтобы слезы закатились обратно в глаза.

— Энрик, — услышал я голос профа.

— О! Вы не спите? — откликнулся я.

— Ты уже десять минут назад прошел через ворота и все еще не вошел в дверь. Я забеспокоился. Раньше ты не мечтал под луной, а влетал в дом, чтобы что-нибудь рассказать или, наоборот, спросить.

— Я был в театре, — сказал я тихо.

Проф подошел поближе:

— Они перевернули тебе всю душу?

— Они чуть было не превратили меня в плаксу, — огрызнулся я сердито.

— Ты зря жалеешь, что не являешься эмоциональным тупицей.

— Или настоящим самураем, — в тон ему ответил я.

— Идеальный солдат, — усмехнулся проф. — Пока есть кому им командовать.

— Это еще почему?

— У него нет воображения.

— Понятно, — прошептал я.