Книга Хранитель лаванды - Фиона Макинтош

— Я всего лишь повторяю, что слышала.

— От кого ты это слышала?

— Ага, вот теперь мы подходим к самому интересному.

— Сильвия, не дразни меня.

— Ты это заслужил. А вот сидеть в моем обществе — нет.

Он накрыл ее руку ладонью.

— Я очень рад, что мы встретились. — Он замялся и спросил: — Как она?

— С ней все в порядке, Люк. Она на квартире близ Бастилии.

— Знаешь, Сильвия, у тебя доброе сердце.

Она игриво скинула его руку.

— Не пытайся меня обольщать.

Он серьезно посмотрел ей в глаза.

— Я пытаюсь тебя поблагодарить.

— Если ты так о ней переживаешь, почему сам не объявишься?

Люк отвернулся, невидящим взором обвел шумное кафе и ряды бутылок на стойке.

— Не могу. Пока не могу.

Он снова взглянул на Сильвию, сгорая от любви — но не к своей спутнице.

— После всего, что она сделала… — вздохнула девушка.

— Война вынудила нас сделать то, о чем мы предпочли бы забыть.

— Я — нет. Разве что в тебя влюбилась.

— Прости.

Сильвия встряхнула головой, сердясь на себя за это признание.

— Что там с посредником? — напомнил Люк.

— Понимаешь, тебе придется связаться с Лизеттой.

Люк недоуменно нахмурился.

— Это еще зачем?

— Посредник — Килиан. Он просил прийти вас обоих.

Мрачный как туча, Люк сидел на скамейке в парке, рассеянно наблюдая за скворцами, прыгающими по лужайке.

— Ни за что! — воскликнул он. — Я помогать не стану.

— Послушай, Париж на грани восстания, — сочувственно произнес Арман. — Жандармерия, метро — все сегодня бастуют. К ним вот-вот примкнут железнодорожники. Союзники уже стучатся в дверь, партизаны-коммунисты хотят взять Париж до их появления, немцы пакуют чемоданы. У нас двадцать тысяч повстанцев — и все преисполнены жаждой мести. До сегодняшнего дня наша задача состояла в том, чтобы вооружать и поддерживать их, но теперь главная проблема — избежать массовой резни. Генерал фон Хольтиц, новый комендант, мыслит здраво: он первым предложил мирные переговоры — и оказался прав. Мне ненавистна мысль о том, чтобы договариваться с оккупантами, но нам следует любой ценой избежать бойни, пусть даже за счет сотрудничества с врагом.

— А если это ловушка? — с мукой в голосе произнес Люк.

Арман засмеялся.

— Ловушка? Ты с ума сошел! Что они выгадают? По-твоему, немецкий гарнизон, находясь на грани поражения, озабочен поимкой молоденькой шпионки?

— Ладно, хватит, — уныло вздохнул Люк. — И все же я своего мнения не переменю. Килиан пытается заманить ее обратно. Я не дам ему ни шанса хоть как-то ее обидеть.

— А ты с ней уже разговаривал?

Молодой человек покачал головой.

— Она не знает, что я вернулся. Я пока не хочу с ней встречаться.

— Понимаешь, Килиан сам ей помог. Он разорвал с ней отношения, чтобы не подвергать ни малейшей опасности. Судя по всему, он ввязался в какое-то опасное дельце, и Лизетта могла попасться в тот же капкан, что и он.

Люк помрачнел еще больше, с несчастным видом глядя на неутомимых скворцов.

— Полковник настаивает на ее присутствии, — гнул свое Арман.

— Нет, он ее не получит! Не в том он положении, чтобы торговаться! Арман, пойми, боши напуганы, они знают: все кончено, их жизни висят на волоске. Им позарез надо сговориться с нами. Да, резня нам ни к чему, а объятый пожаром Париж — тем более. Однако Килиан не вправе чего-то требовать. Пусть просить о помощи, мы еще подумаем, помогать ли ему. А вот Лизетта в сделку не входит.

Арман вздохнул.

— Ну ладно, Фосиль, я передам полковнику, что на встречу придешь только ты.

— С превеликим удовольствием. Где?

— Я дам тебе знать. Жди на авеню де Ваграм.

— Нет, не хочу, чтобы меня там видели. Я буду на Монмартре, в старой квартире Лизетты. Не забудь, Лизетта не должна ничего узнать. Понимаешь?

Арман с жалостью покачал головой.

— На улицы Парижа вот-вот хлынут тысячи повстанцев: коммунисты, либералы, анархисты, студенты, ученые, католики и протестанты. Их всех объединяет ненависть к фашистам. Им помогает британская диверсионно-разведывательная служба, пытаясь обуздать эти горячие головы и взять под контроль ненависть народа. У меня и без вашего любовного треугольника забот хватает!

В ночь на восемнадцатое августа Люк ждал у входа в Люксембургский парк. В предутренней мгле сквозь густую пелену облаков пробивались слабые лунные отсветы. Люк спрятался за кустами, зорко осматривая из убежища подъезжающий автомобиль. Он действовал скорее по привычке, а не из реальных опасений: на этой стадии переговоров ловушки ни к чему. Вдобавок это не в стиле Килиана — полковник предпочитал встречи лицом к лицу.

Очевидно, в этом и заключался план, иначе Килиан не потребовал бы присутствия на встрече Люка и Лизетты.

Кроме полковника, на заднем сиденье никого не было. Известно ли Килиану про них с Лизеттой? Если да — то откуда? Что ж, скоро Люк получит ответы на все вопросы.

Машина замедлила ход. Килиан выглянул из окна, всматриваясь в темноту. Время пришло. Сейчас полковник мог с легкостью убить Люка, а сам продолжить переговоры с союзниками. Невзирая на риск, Люк вышел из-за кустов.

Клаус притормозил, и Люк на ходу запрыгнул в медленно катящуюся машину. Едва тяжелая дверца захлопнулась, шофер вновь набрал скорость и повел автомобиль в сторону Вандомской площади. Тишину спящего Парижа нарушал лишь рокот мотора. В машине стояла убийственная тишина.

Люк повернулся и взглянул на спутника.

— Полковник Килиан, — произнес он в меру любезно.

Офицер вермахта ответил ему ледяным взглядом.

— Следует ли мне называть вас Равенсбургом?

Люк согласно кивнул.

Килиан закрыл перегородку, отделявшую заднее сиденье от водителя, и повернулся к Люку. В салоне сгустилось напряжение. Килиан, в парадном мундире и при оружии, невозмутимо сложил руки на коленях. Выглядел он впечатляюще — и Люк вполне понимал, чем полковник привлекает к себе женские взгляды. Люк тут же вспомнил, как этот человек обнимал Лизетту. Картина была еще слишком жива в памяти. Он вновь и вновь проигрывал перед мысленным взором череду мучительных образов: руки Килиана, блуждающие по телу девушки, его губы на ее шее, на ее устах.

— Вы же знаете, что он убежденный нацист, — промолвил Люк, кивнув на Клауса, и с облегчением услышал, что голос его звучит ровно.

— Да. В Германии таких много, — отозвался Килиан. — Но я эту свинью не боюсь.