Книга Сибирская жуть-7 - Андрей Буровский

Ведь и Григорий Шелихов, умерший до обидного рано, в 48 лет, прожил свою короткую жизнь на пределе напряжения, со всей возможной интенсивностью.

Хорошо, если иркутский купец доживал до зрелых лет и мог, перевалив за сорок, оставаться в Иркутске, вести основные дела, перепоручив работу на местах выросшим сыновьям и зятьям. Многие не доживали, потому что путешествия купцов с товарами и деньгами, в окружении лихих приказчиков были не менее опасны и наполнены не меньшим числом приключений и событий, чем путешествия средневековых рыцарей по тогдашней Европе.

А кроме везения была еще одна причина, по которой даже фартовые, то есть удачливые, быстро разбогатевшие купцы не всегда становились видными членами общества и оставляли по себе памятный след.

Причина эта состоит в том, что личные качества купцов оказывались очень уж различными, и распоряжались свалившимися на них деньгами купцы очень и очень по-разному. Это прямо как у Р.Л. Стивенсона: «Одни распорядились своими деньгами разумно, а другие глупо, в зависимости от своего характера. Бенн Ганн получил от сквайра обещанную тысячу фунтов и прокутил ее за три недели, если быть точным, то за девятнадцать дней. По крайней мере, на двадцатый день он оказался в поместье сквайра Трелони без единого фартинга в кармане. И сквайр сделал то, чего Бенн Ганн больше всего боялся, — он сделал его привратником в парке. С тех пор Бенн Ганн ссорится и мирится с мальчишками и поет в церковном хоре»[].

У Стивенсона, конечно, получается прямо идиллия — бывший пират, чуть не погибший на Острове сокровищ, получает теплое местечко в имении богатого дворянина и может спокойно жить себе и не тужить, хвастаясь своими приключениями. Если он сумеет увлечь какую-нибудь девицу и ссориться и мириться еще и с собственными кровными мальчишками, тут уж полная благодать.

А у иркутских купцов не было и этого. Русские сквайры жили на четыре тысячи верст западнее и если принимали участие в делах купеческих, то очень своеобразно — сидели в Санкт-Петербургской штаб-квартире Российско-Американской компании, и «управляли» оттуда происходящим на Аляске. Пропившегося в дым некому было взять даже в привратники, и пьяница или слабак попросту погибал, и самые большие деньги не держали его на плаву, а помогали быстрее тонуть.

Сам я этого не застал, но сибиряки старшего поколения еще в 1940-е годы видели своими глазами вышедших из тайги «золотишников», которые, не успев получить расчет, покупали штуки дорогой ткани, и специально нанятый человек бежал впереди, расстилал бархат или парчу под ноги:

— Иван Иванович по бархату желают путешествовать!

А Иван Иваныч пировал, желая пить строго самые лучшие коньяки и раскуривать сигары крупными купюрами. Естественно, тут любых денег хватало ненадолго, и такое чудо сибирской природы уже никогда в люди не выходило.

Но даже и этот последний и самый трудный бой с самим собой имеет смысл только в одном случае — если уже повезло, если богатства северо-востока уже превращены в купюры, банковские счета и стопки золотых монет.

Но ведь везло-то далеко не всем…

Скажем, в 1833 году некий купец Иван Веденяпин возвращался из Якутска санным поездом, вез в Иркутск наторгованное — пушнину и золото. С купцом ехали трое ямщиков, двое приказчиков — Иванов, местный кержак, то есть старообрядец, и Сеняпин, которого называют осетином (хотя фамилия совершенно не осетинская). Был с ним и 11-летний сын; взял его отец с собой, чтобы натаскивать в делах, или просто не с кем было оставить — история умалчивает.

Почему умыслили против Веденяпина собственные приказчики — это тоже неизвестно. Известно только, что Иванов, очень крупный и сильный человек, прямо во время движения ударил хозяина по голове кистенем — железным шаром на цепи, с шипами. Шапка смягчила удар, купец упал с саней на лед, закричал:

— Ты что, бога не помнишь?!

На что и получил превосходный ответ:

— Своего бога помню.

После чего соскочил с саней и нанес новый удар; на этот раз шапки на голове купца не было. Тут оказалось, что ямщики давно в одном деле с разбойниками-приказчиками, и что сговорились они свернуть с торной дороги на местную, по льду притока Лены, Витима, и доехать до торгового села Мамы. А там уж пропить и прогулять украденное (дальше грандиозной пьянки, как видно, планы разбойников не простирались — видать, фантазии не хватало).

Тут же, на льду реки, покрытом накатанным снегом, развернулся спор о судьбе мальчика. Кости Веденяпина. Пока он горько плакал возле трупа отца, Иванов навел на него ружье, но «осетин» Сеняпин схватился рукой за ствол: мол, нельзя убивать!

Иванов настаивал:

— У них бог другой, а нас бог за это дело простит.

Наверное, Сеняпин и правда был мусульманской веры, потому что продолжал тащить товарища за ствол ружья и уговаривал:

— Ваш бог простит, наш аллах не простит, не хочу идти с тобой в ад.

В это время ямщики развернули свои упряжки, объехали труп купца и помчались по льду реки дальше. Иванов в конце концов вынужден был поскакать вслед за ними. Впрочем, милосердие Сеняпина было довольно относительное, потому что в санях, на которых они с Ивановым ехали, оставался мешок с пельменями и второй мешок с хлебом. Наверное, по его вере нельзя было застрелить маленького мальчика, но оставить его умирать от голода не гневило аллаха и не означало обречь себя на ад.

К великому счастью маленького Кости, в нескольких верстах от этого места находилась изба, специально предназначенная для отдыха путешественников. Изба самая неказистая — затянутое бычьим пузырем маленькое окошко, нары, дощатый струганный стол… Вот и все. Но в этой избе была печь и были запасы муки, крупы и даже печеного хлеба — его только надо было разогреть, потому что пока печь не топилась, в избе были те же 50 или 60 градусов мороза, что и снаружи.

Как Костя Веденяпин дошел до избы и главное — как он дотащил туда труп отца, этого я не могу себе представить. И сердце сжимается от этого зрелища — февраль на 62-й параллели, морозный туман, серые сумерки уже в три часа дня и маленький мальчик, который не только идет вперед сам, но еще и волочит мертвого отца за воротник шубы (благо, зимник накатан чуть ли не до зеркального блеска).

Печка в избе топилась по-черному, так что проблемы с вытяжкой не было — лишь бы щепки загорелись. У Кости они загорелись, и мальчик скоро был в тепле, он даже мог сварить себе еды, а ложка у него была за голенищем валенка, как и положено. У Кости было даже оружие — пистолет во внутреннем кармане шубы отца, которым тот не успел воспользоваться. К счастью, это оружие Косте не понадобилось, а о том, как ему повезло, говорит вот что: потом оказалось, что спустя несколько дней совсем недалеко отсюда, верстах в пяти, нашли пару лошадей, запряженных в сани, — на лошадей напали волки, оставили от них только головы да обглоданные кости. А людей вообще не нашли, как будто их там и не было; и кто сидел в этих санях, до сих пор неизвестно даже приблизительно.