Книга Десятый самозванец - Евгений Шалашов

— Так ты говоришь, в отряде Делагарди служил? Из тех свеев, что Русь грабили? — распаляя себя, выкрикнул Тимофей. — Говори, сволочь!

— Постойте, господин принц, — упал Олаф на колени. — Я — старик. Простите меня! Не убивайте!

— А я тебя и не буду убивать, — ухмыльнулся Акундинов, успокаиваясь. — Чего ж я о всякое дерьмо буду руки-то пачкать? Я тебя тут оставлю…

Тимофей прислонил старика к дереву. Потом, отрезая куски холста с его же собственной ночной сорочки, стал приматывать Олафа к стволу. Закончив, он разрезал оставшуюся ткань, оставив того полностью голым.

— Ну вот, — с удовлетворением сказал Тимофей, проверяя на прочность путы. — Знаешь, как мужики с ляхами пленными разделывались? Возьмут да в яму посадят, а сверху — дерево. Или донага разденут да в лесу оставят, комариков кормить.

Паульсен, услышав такую речь, протяжно завыл: «А-А!»

— Громче, громче кричи! Волки быстрее услышат, — подбодрил его Тимофей. — Ну, как у нас говорят, оставайся с Богом!

Оставив голого старика в лесу на съедение комарам (жилистый, до утра дотянет!), Акундинов возвращался в охотничий домик. Его мало волновало, что он будет рассказывать Кристине, потому что решение уже было принято. Завтра, вернее, уже сегодня он покинет охотничий домик ее величества и отправится в Стокгольм. В этом городе нужно срочно садиться на первый же попутный корабль и отправляться куда-нибудь. Лучше — куда подальше. И пускай придется помучиться на корабле лишний день-два, но зато и оказаться где-нибудь в Кенигсберге, подальше от Швеции.

1653 год от Рождества Христова.

Нойштадт (Голштиния).

Хлипкая дверь вылетела вместе с запором, и в комнату вломились герцогские ландскнехты. Сколько их было, Тимофей посчитать не успел, как не успел и вытащить саблю. Только и сумел, что вскочить да врезать одному из солдат по морде. Но другие, стащив его на пол вместе с одеялом, принялись бить, приговаривая: «Руссиш швайн!» Акундинов отбивался руками и ногами, пытаясь дотянуться до сабли. Не удалось. Один из немцев наступил ему сапогом на руку, а еще один навалился всей тушей на спину и принялся душить.

— Лассен им имруе! — прорычал один из голштинцев, не принимавший участия в драке. Стало быть, начальник.

Немцы старших уважают. Это у нас пришлось бы орать, надрывая голос, а потом — отвесить одному-другому затрещину, а тут все совсем не так. Приказал начальник оставить в покое, так тотчас же и отошли, порыкивая, как псы, у которых отняли кость.

Акундинову позволили встать. Потом старший (видел его как-то у Фридриха) приказал, указывая на разбросанные вещи:

— Циен зи зих ан!

«Продал-таки меня чулочник!» — грустно подумал Тимофей. А потом, забираясь в узкие штаны и надевая жесткий немецкий камзол, выругался:

— Ферфлюхтен хурэнзон, ваш хер херцог!

За неуважительность к герцогской особе получил чувствительный тычок уже от старшего.

— Шнелль, шнелль, — скомандовал старший и подтолкнул в спину.

Выходя, Тимоха с грустью увидел, как один из ландскнехтов любовался его драгоценной саблей.

Внизу стояла карета. Солидная и довольно просторная. Сам поместишься да и слугу с собой возьмешь. Хватит места и для припасов в дорогу, и для оружия как защиты от лихих людей. Ехать бы и ехать. Хошь — в Россию, а хошь — в Испанию. В такой может оказаться кто угодно — хоть генеральская вдова, хоть целый принц. Правда, только если он под арестом. На дверцах кареты не было ни гербов, ни корон. Зато окошечки забраны решетками.

Тимофея подсадили и задвинули в глубь повозки. Следом уселся один из ландскнехтов и прикрыл за собой дверцу. Послышалась короткая команда, карета двинулась в путь.

В уголке уже сидел какой-то сморщенный хмырь, похожий на герцогского канцеляриста. Морда кислая, будто уксусу напился. В руках держит тяжелую кожаную сумку с герцогским гербом.

Городишко был маленький, и минут через десять карета уже пылила по дороге.

«Куда же меня везут? — раздумывал Тимофей, поглядывая на дорогу. — В Польшу или прямо в Россию? Нет, скорее всего, в Польшу. Ландскнехтам платить нужно. А герцог не дурак, чтобы лишние деньги платить».

— Ну и за сколько серебреников Фридрих-Иуда меня продал? — поинтересовался Акундинов, кивнув на папку и пытаясь устроиться поудобней.

Хмырь-канцелярист ответом не удостоил. Ландскнехт почесал затылок, а потом, примерившись — не дать ли в глаз? — пожал плечами, показывая, что не знает. Хотя, может, в самом деле не знал. Его дело маленькое — схватить и отвезти туда, куда скажут. А прыщ-то очкастый если и знает, то все равно не скажет. Хотя можно и попробовать…

— Слышь, крыса канцелярская, — обратился Тимофей к хмырю. — Сколько за меня денег-то отвалили?

— Господин капрал, да заткните вы ему рот! — возмущенно сказал канцелярист, на что ландскнехт только отмахнулся. Мое, мол, дело, чтобы арестант не сбежал…

Акундинов, собственно-то, на это и рассчитывал. По своему опыту знал, что военные не очень-то жалуют «крапивное семя», хоть в Голштинии, хоть в Турции.

— А чего ты на господина унтер-офицера-то киваешь? — опять пристал Тимофей к канцелярскому, одновременно повышая солдата в чине. — У нас таких, как ты, в нужном чулане… (вспомнив немецкие реалии, поправился) в ночном горшке топили. Так и скажи, что только и годен на починку перьев да на переписывание бумажек. Крыса есть крыса…

Капрал густо захохотал, а канцелярист, закусив губенку, возмущенно уставился в окно, демонстрируя отсутствие желания разговаривать с арестантом. «Ну-ну, — мысленно ухмыльнулся Тимофей. — Дорога-то длинная!»

— Сам скоро спросишь, — добродушно сказал ландскнехт, будто бы и не было у него ссадины на щеке от Тимохиного кулака.

— А скоро — это когда? — осторожно спросил Тимофей.

— Скоро означает скоро, — изрек солдат, устроившийся немного подремать. Зато канцелярист, обиженный за «крысу», торжествующе сказал:

— На следующей станции нас ждут посланники русского царя!

«Е-мое! — обреченно подумал Акундинов. — Кажется, настал мне карачун, абсолютный карачун!»

От немцев, как он рассчитывал, можно было попытаться сбежать. Уж до Польши-то он всяко что-нибудь да придумал. Опять-таки, постоялые дворы, гостиницы, где можно попытаться договориться. С русскими же…

— Да пошли вы все к ядреной матери! — крикнул Тимофей, отпрянув в угол кареты, и, упершись спиной в канцелярского, высадил двумя ногами дверцу кареты вместе с дремавшим капралом. Потом на полном ходу выскочил и сам, пытаясь врезаться в какое-нибудь дерево…

…Мертвого капрала, как ни противился этому канцелярист, солдаты усадили в карету. Рядом с мертвецом посадили и Акундинова, который, попав на кучу песка, отделался легкими ушибами.

Ландскнехты, разъяренные гибелью товарища, хотели было повесить русского на ближайшем дереве, но начальник, скакавший рядом, не позволил. Он, правда, на сей раз разрешил избить Тимофея основательней, нежели в первый раз.