Книга Беру свои слова обратно - Виктор Суворов

Но это присказка. Главное вот где. Живой Жуков честно признал, что, «к сожалению, не запомнил фамилии мужественного моряка — командира отряда морского десанта». А в более поздних, т.е. более правдивых, изданиях мертвый Жуков фамилию мужественного моряка вспомнил! «Увлекшись первыми успехами, моряки преследовали бегущего противника, но к утру сами оказались отрезанными от моря. Большинство из них пало смертью храбрых. Не вернулся и командир героического десанта полковник Андрей Трофимович Ворожилов» (Воспоминания и размышления. М., 2003. Т. 1. С. 399).

Живой Жуков ничего про героического командира не помнил, а мертвый вспомнил и звание, и фамилию, и даже имя с отчеством. Во память у мертвеца!

А мы вспомним, что осенью 1941 года из-за невероятных потерь полками на фронте командовали майоры, а то и капитаны. Если героическим десантом командовал полковник, то было в том десанте никак не меньше полка. Можно предположить, что было больше. Да и не стал бы великий стратег вспоминать о гибели всего лишь какого-то там полка.

Видимо, провал был хоть и героическим, но грандиозным.

И давайте перестанем валить вину на немцев за чудовищные потери Советского Союза в войне. Наши полководцы, прежде всего Жуков, воевали так, что потери могли исчисляться только десятками миллионов.

В середине сентября 1941 года существовала реальная возможность предотвратить блокаду Ленинграда. Навстречу 54-й армии Кулика Жуков должен был бросить не одну истерзанную в боях дивизию и одну бригаду, а огромные силы, находившиеся в его распоряжении, которые он бездарно распылял и растрачивал на других направлениях. Прорвав блокаду, надо было срочно организовать оборону в районе станция Мга и прилегающей местности. Опыт германской армии показал: тут можно было ничтожными силами держаться годами.

Жуков ничего этого не сделал. Он высаживал десанты совсем в другом месте и совсем с другой целью. Он планировал и проводил совместные удары 8-й и 42-й армий с высадкой морских десантов. Были эти удары бестолковыми и безуспешными. Они ничего не решали в судьбе города и не были попытками прорвать кольцо окружения. Виной этому — тупое упрямство гения военного искусства. Решение Жукова не прорывать блокаду в сентябре 1941 года, когда оборона противника еще не затвердела, не имеет никакого обоснования, никакого логического объяснения.

Прошли десятилетия. Никто не скрывает того, что блокада окостенела по вине Жукова, что миллион жизней соотечественников — на его совести. Он их убил.

Исходя из этого решили: а не поставить ли ему, ленинградскому душегубу, памятник?

И поставили.

Глава 28

Как Жуков громил фальсификаторов

Жуков расстреливал целые отступавшие наши батальоны. Он, как Ворошилов, не бегал с пистолетом в руке, не водил сам бойцов в атаку, а ставил пулеметный заслон — и по отступавшим, по своим.

Главный маршал авиации А. Голованов.

Ф. Чуев. Солдаты империи. М., 1998. С. 314

— 1 -

Осенью 1964 года, сразу после свержения Хрущева, Центральный Комитет отдал приказ работникам идеологического фронта воздвигнуть Жукову памятник нерукотворный, вознести стратега на величественный постамент немеркнущей славы. Инженеры человеческих душ рванули под козырек и бросились исполнять.

Тодавнее решение ЦК КПСС до сих пор не отменено, поэтому коммунистические писатели, художники, скульпторы рвения не ослабляют, в соответствии с отданным приказом поют оды стратегу, лепят ему конные статуи, высекают его профиль в граните и мраморе, воспевают в романах и диссертациях, отливают в гипсе и бронзе. Проще всего писателям. Их творческий метод бесхитростен. Они раскрывают «Воспоминания и размышления» и все, что написано в мемуарах Жукова, пересказывают своими словами, добавляя от себя никогда никем не зафиксированные диалоги, описывают состояние души великого полководца и полет его мысли. Главное — иметь в руках самое последнее издание, чтобы, как учил Жуков, уловить дух времени.

Первым на писательском фронте отличился Александр Борисович Чаковский. Получив приказ, он немедленно бросился писать и за несколько лет выдал умопомрачительную серию «Блокада»: несколько книг по 700-800 страниц каждая. Сейчас эти книги забыты. А в то время им сделали шумную рекламу. Раскрутили, как говорят.

Центральную идею «Блокады» можно выразить в трех словах: Жуков спас Ленинград. Чаковский аккуратно переписал из мемуаров Жукова удивительную историю о том, как стратег прибыл на заседание Военного совета Ленинградского фронта, как он сидел, слушал, и никто не поинтересовался, по какому праву посторонние присутствуют при обсуждении вопросов величайшей государственной важности. Дальше у Чаковского — все точно по Жукову: стратег передал Ворошилову записку Сталина, тут же ухватил бразды правления и твердой рукой навел революционный порядок. Одним своим присутствием Жуков обстановку стабилизировал, и враг тут же был остановлен у самых стен города Ленина...

Но Чаковский хватил чуть дальше. Он кое-что добавил от себя.

Не затем, чтобы обличить и разоблачить. Ни в коем случае! И не с тем, чтобы сказать правду. Цель другая: более ярко и броско изобразить волевой напор стратега. По Чаковскому, спаситель Ленинграда стратег Жуков одного командира батальона даже обругал по телефону, чтобы тот панику не поднимал.

И все было бы хорошо, но Чаковский переступил грань. Он решился на неслыханную дерзость: написал, что Жуков этому командиру батальона пригрозил расстрелом. Нет-нет. Не подумайте плохого. Никого Жуков в романе не расстреливал. Никого не бросал на расправу трибуналу. Он якобы изрек: «Если хоть один немец на твоем участке пройдет, хоть на танке, хоть на мотоцикле, хоть на палке верхом, расстреляю! Тебя расстреляю, понял?»

Роман Чаковского дошел до Жукова.

И величайший стратег ХХ века взорвался.

— 2 -

Жуков тут же настрочил гневный донос и 27 июля 1971 года направил его в Центральный Комитет секретарю ЦК товарищу П.Н. Демичеву, который тогда был всевластным повелителем над писателями, клоунами, поэтами, жонглерами, балеринами, иллюзионистами, драматическими и комическими актерами, сценаристами, операторами, рабочими сцены, эстрадными исполнителями, дирижерами, суфлерами, осветителями, скульпторами, хранителями музеев, художниками и прочими тружениками фронта культуры всего необъятного Советского Союза. В своем доносе возмущенный стратег писал: "...На мой взгляд, автор, берущий на себя смелость описывать важнейшие исторические события, и тем более такого сравнительно недавнего прошлого, как Великая Отечественная война, должен быть крайне осторожен, честен, правдив и тактичен в описании тех или иных фактов... В романе Чаковского, посвященном Ленинградской блокаде, имеется ряд прямых нарушений в описании действительности, искажений фактов и передержек, которые могут создать у читателя ложные представления об этом важнейшем этапе Великой Отечественной войны... В романе неоднократно проводится мысль, что Советское командование добивалось исполнения приказов не методом убеждения, не личным авторитетом, не взывая к патриотическим чувствам бойцов и командиров, а под прямой угрозой расстрела. Выходит, что бойцы и командиры Красной Армии выполняли приказы не как подобает коммунистам, советским людям и патриотам, а из чувства животного страха, под угрозой лишения жизни...