Книга Без срока давности - Владимир Бобренев

На его же совести было убийство Н. И. Кузнецова и генерала армии Н. Ф. Ватутина. И это далеко не полный перечень загубленных Шухевичем жизней. Сомнений в том, что его необходимо ликвидировать, и как можно скорее, у органов госбезопасности не возникало. Только вот как? Законными способами заполучить Шухевича и отдать его в руки правосудия было невозможно. Тогда высшее руководство страны дало добро на внесудебную расправу. Иными словами — на проведение террористической акции.

К сожалению, из-за недостатка материала подробнее рассказать об операциях по обнаружению и уничтожению Шухевича нет возможности. Единственное, что можно отметить, действовать людям из команды Павла Судоплатова пришлось в крайне тяжелых условиях. Но с поставленными задачами они справились.

Тот разговор с Хрущевым в августе 1953-го для Судоплатова оказался последним. Тесная связь с Берией и Могилевским решила его судьбу. Через несколько дней его арестуют без санкции прокурора. Ордер на его арест выпишет заместитель министра внутренних дел Серов.

«Это незаконно», — возмутился Павел Анатольевич, забыв, что сам неоднократно действовал в нарушение того же закона, по устным приказам Сталина и своих старших начальников. И когда в ленинградской тюремной психбольнице его изобьют уголовники, он поймет, что и теперь мало что изменилось — действовали те же устные карательные методы. Больше того — в прежние времена органы «своих» к уголовникам не сажали.

И с материалами уголовного дела его не познакомили. Не посчитали нужным, хотя на календаре значился вовсе не 1937 год.

Произвол — он и есть произвол. Во все времена. Восседающие на троне, может быть, и неплохо знали законы, но соблюдали только те из них, которые их устраивали. И адвоката арестованному генералу не дали, как не давали сановным преступникам двадцать лет назад. И все же Судоплатов возмущался, писал прошения и жалобы, не сознавая, как и Могилевский, за что его арестовали, что он сделал такого, что могли бы вменить ему в вину? В то время Павел Анатольевич, мучаясь сомнениями, и не догадывался, что своему аресту он отчасти был обязан Григорию Моисеевичу Могилевскому. Ибо не поспеши последний со своими откровениями, может быть, бериевская чистка пронеслась бы мимо. А когда в жалобах Могилевского промелькнула, и не единожды, фамилия Судоплатова как одного из руководителей лаборатории, вот тут-то прокуратура за этот факт уцепилась и стала его раскручивать.

Позднее мы сможем поближе познакомиться с мытарствами Павла Судоплатова. Отметим лишь, что доведется ему посидеть и во Владимирской тюрьме, где он, к своему удивлению, встретит Эйтингона и Могилевского. Вся троица снова сойдется, и им доведется просидеть вместе несколько лет. Будут коротать время над воспоминаниями и записками о методике работы с агентурой по пресечению деятельности преступных зарубежных организаций, отдельных вражеских агентов. А потом, в 1962 году, после выступления президента США Джона Кеннеди перед выпускниками диверсионной школы, общими усилиями они напишут обстоятельную докладную записку с предложениями, как противостоять новой шпионской волне. Кроме того, составят прожект о том, как СССР следовало бы себя вести во взаимоотношениях с Югославией, напишут рекомендации по курдскому вопросу в Ираке и целый ряд других. Тюремное безделье всегда способствует проявлению творческой мысли.

Появится у Хрущева и свой Вышинский, который энергично займется этой чисткой — Роман Андреевич Руденко. В 1945–1946 в Нюрнберге он являлся представителем государственного обвинения от Советского Союза и очень неплохо справился со своей задачей на судебном процессе Международного трибунала. Гневно и внушительно звучали его обличения фашистов в совершении самых гнусных злодеяний против мира и человечности. Особенно зловеще выглядели представленные советской стороной преступления нацистов, связанные с проведением экспериментов над живыми людьми: опыты по исследованию воздействия на человека высоких и низких температур, отравляющих газов, химических веществ. Почти все эти так называемые научные изыскания заканчивались мучительной смертью несчастных.

Вскоре были преданы гласности материалы об аналогичных исследованиях, проводившихся другим агрессором — Японией. Состоявшиеся сначала в Токио, а спустя некоторое время в Хабаровске процессы над высшим руководством Японии, главнокомандующим Квантунской армией генералом Отоозо Ямада и большой группой офицеров, обвинявшихся в экспериментах по бактериальному заражению людей различными болезнями, по умерщвлению военнопленных отравляющими и другими токсичными веществами, дополнили длинный перечень злодеяний агрессоров. Как в Токио, так и в Хабаровске советская прокуратура предъявила строгий счет виновникам самых тяжких злодеяний против человечности. И это было в высшей степени справедливо, ибо никому не позволено глумиться над человеческой личностью, причинять людям зло, мучения и физические страдания, даже если они признаны преступниками.

Знал ли Роман Андреевич Руденко, что совсем скоро ему самому придется выступать несколько в иной роли? Перед ним встанет совершенно иная задача — разыграть некое подобие фарса, дабы скрыть от своего народа, и особенно от мировой общественности, неоспоримые факты надругательства над людьми, их уничтожения теми же смертоносными ядами, которые вершились в его собственной стране. Руденко придется убедиться, что Нюрнберг и Москва — это не одно и то же. То, что он громогласно заявлял с прокурорской трибуны Международного трибунала, ему не будет дозволено произнести даже в тиши собственного кабинета Генерального прокурора СССР. Да, чужих обличать легко, своих — гораздо сложнее. Чего доброго, подсудимые призовут к ответу и самого государственного обвинителя, того же Руденко, за его попустительство (если не сказать больше) массовым репрессиям на территории послевоенной Украины, прокурором которой он являлся. Достаточно было произнести лишь одно слово — «самостийность», и как минимум десять лет бериевских лагерей.

Тем не менее поначалу Руденко весьма активно взялся за разоблачение Ягоды, Ежова, Берии и прочих организаторов кровавого террора в стране. Но его запала хватило ненадолго. Обвинений в массовых незаконных репрессиях никому так и не предъявили, хотя Ульрих со своими судьями, члены особых совещаний, да и спецы из госбезопасности, выносившие неправедные расстрельные приговоры, истреблявшие ни в чем не повинных людей, не только разгуливали на свободе, но и занимали высокие должности. Большинство из них позднее благополучно ушли в отставку, получали высокие пенсии и спокойно доживали свой век. Словом, обвинять в совершенных против народа преступлениях Руденко никого не собирался. Даже Берию.

Прокуратура с оглядкой на органы включилась в работу по реабилитации жертв политических репрессий. То же самое можно сказать и о расследовании деятельности спецлаборатории НКВД-МГБ. Были упущены возможности распутать змеиный клубок, докопаться до истины, установить и назвать поименно всех людей, сведенных ядами в могилу. Тогда, в первой половине пятидесятых, были живы многие заказчики и организаторы «тихих» убийств, сотрудники лаборатории, имелась масса документов, что позволяло разыскать все концы в той жуткой истории. Но распутывать этот клубок не стали, ограничились лишь формальной констатацией самого факта незаконного умерщвления людей (осужденных и не судимых вовсе). Это делалось в той мере, в какой требовалось для составления единственного абзаца обвинения Берии и его сподвижников. Непосредственные же исполнители террористических акций фактически за конкретные неправедные деяния не поплатились.