Книга Тайна предсказания - Филипп Ванденберг

— Священному трибуналу известно имя этого человека?

— Разумеется.

— Не хотите его назвать?

Великий инквизитор взглянул на Папу. И когда тот утвердительно кивнул, сказал:

— Его имя — Леберехт Хаманн, бригадир каменотесов на строительстве собора Святого Петра.

Клавий вскочил, словно дьявол разжег адский огонь под его сиденьем.

— Вы его знаете?

Иезуит молча склонил голову.

— Он, как и вы, немец, с той стороны Альп. Откуда вы его знаете, патер Клавий?

Клавий скривился, словно у него в горле застрял комок, и после долгой паузы начал говорить:

— В юные годы Хаманн потерял родителей. Моя семья жила в том же городе, и мой отец, Якоб Генрих Шлюссель, усыновил его. Так Хаманн стал моим сводным братом…

Объяснение иезуита вызвало великое волнение. Кардинал Исуальи из Монте Марано кричал громче всех и спрашивал, почему иезуит еще не предпринял попытки призвать сводного брата к ответу; государственный секретарь Клаудио Гамбара благодарил Бога, что он явил это нежданное чудо, поскольку теперь все должно измениться к лучшему: Клавий передаст книгу Коперника во владение курии, его святейшество издаст буллу против глупых речей о конце света и каждый, кто упомянет об этом, подвергнется преследованию инквизиции.

Услышав эти слова и почувствовав, что все взгляды устремлены на него, иезуит залился краской. Когда же радостное возбуждение немного улеглось, Клавий выкрикнул:

— Все не так, как вы думаете! Ваше святейшество и господа eminentissimi, мой сводный брат и я являемся — не нахожу иного слова — смертельными врагами. Да простит меня Господь!

— Смертельными врагами?

— Смертельными врагами?

Один за другим присутствующие повторяли ужасные слова, и великий инквизитор, который от волнения снял алую перчатку, чтобы ударить ею по колену, осведомился:

— Что значит "смертельные враги"? Может быть, объясните нам?

— Я знаю, — обстоятельно начал Клавий, — что благочестивый христианин живет во грехе, если называет другого своим смертельным врагом. Но возможно ли похоронить эту вражду с моей стороны, если другой тоже не готов к этому? Когда мы впервые встретились через десять лет, он едва не забил меня до смерти. И я, честно говоря, боюсь вновь встречаться с ним.

Великий инквизитор сделал серьезное лицо.

— Как же дошло до такой ожесточенной вражды?

Клавий молчал, уставившись в пол.

— Вы не должны объясняться перед всеми присутствующими. Скажите мне на ухо, если вам удобно.

Иезуит повиновался и, подойдя к великому инквизитору, наклонился к нему. Пока остальная консистория следила за выражением их лиц, Клавий произнес свою исповедь. Как только иезуит закончил, доминиканец в величайшем возбуждении порвал свою алую перчатку, которую все это время тянул и щипал, как тетиву лука. Поведение великого инквизитора выдавало не только его возмущение, то также растерянность.

Это обстоятельство еще больше усилило взаимное недоверие присутствующих. Они молчали. Лишь кардинал Капоччио, из-за внезапной тишины вновь пробудившийся ото сна, не мог разобраться в сцене между великим инквизитором и иезуитом, а потому взволнованно теребил сидящих по обе стороны и повторял:

— Что он сказал? Что он сказал?

На старого кардинала никто не обращал внимания. Выдержав паузу, доминиканец наконец произнес:

— Всевышний укажет нам путь, как найти управу на этого человека. Поверьте мне, братья во Христе.

Тут Пий V снова вступил в дискуссию и крикнул, обращаясь, к великому инквизитору:

— Если у вас есть мысль, как добыть эту книгу, скажите, чтобы мы могли обсудить это! В противном случае лучше молчите. Впрочем, я считаю этого Хаманна чрезвычайно умным и опасным, и, возможно, именно поэтому заговорщики избрали его своим предводителем. Итак, что же должны мы сделать, чтобы впредь не оказаться в смешном положении, чтобы снова потекли деньги за отпущение грехов, чтобы продолжались работы на строительстве собора Святого Петра, чтобы курия и Святая Матерь Церковь вновь вернули себе прежнюю власть? Говорите, почтенные господа!

Сончино, которому бесплодная болтовня давно уже действовала на нервы, своим ответом вновь разворошил осиное гнездо.

— Я ничего не понимаю в теологии, — сказал он, — но спрашиваю себя, почему инквизиция не пойдет навстречу желанию Хаманна? Тогда проблема была бы решена, Хаманн отдал бы книгу и каждый получил бы свое…

— Этот малый слишком хитер. Наверняка он давным-давно заказал фальшивку, — заметил Пий V, а великий инквизитор, вторя своему архипастырю, воскликнул:

— Чтобы священный трибунал пересмотрел приговор? Никогда! Скорее Земля будет вращаться вокруг Солнца или, пожалуй, вокруг Луны! Этого не бывало, этого нет и этому никогда не бывать!

— Честь и хвала вашему упорству, — возразил Пий V, — но неужели вы не видите всеобщего хаоса, неповиновения Церкви, надругательств над учением? Христиане, которые всю жизнь следовали заветам Церкви, пренебрегают святыми местами. Осененные крестом духовные особы, которые смиренно жили, теперь обращаются против собственной веры. Благочестивые отчаиваются, сомневающиеся оправдываются, врагов становится с каждым днем больше. Вот-вот вспыхнет первый храм и будут убиты первые представители духовенства! Что ждет меня, вашего Папу?!

В ответ ему было растерянное молчание.

Наконец государственный секретарь тихо произнес:

— Братия во Христе, на кон поставлено спасение души всего человечества. До самого последнего из всех дней, если прав был прусский каноник, осталось шесть тысяч пятьсот закатов и восходов. Не сочтите, что я боязлив, как женщина, но мне отказывает голос, когда я думаю об этом будущем… И даже если гипотеза Коперника окажется ошибочной после истечения срока, а Писание, наоборот, истинным, наша Святая Матерь Церковь никогда больше не будет прежней. Она потеряет доверие и авторитет, а та идея, которая все это принесет, будет жить дальше.

— И что из этого следует, господин кардинал? — подал голос льежский доктор Филипп фон Трапп, который тут же добавил, как бы утверждая: — Собственно, мы не сдвинулись ни на шаг в нашей дискуссии.

— Так предложите нам выход, господин каноник! — парировал Гамбара и ядовито усмехнулся.

Фон Трапп молчал.

Тогда Pontifex maximus поименно обратился к каждому из тринадцати кардиналов и спросил их мнения, как Церкви освободиться от этой дилеммы.

Двенадцать раз Папа пожинал молчание, пожатие плечами или ответ "Nescio".[116]Последним был немой кардинал Франческо Варезе. Он подал Папе доску, которую постоянно носил с собой его секретарь, и Пий V передал ее церемониймейстеру Иоганнесу Кустосу. Тот хотел зачитать написанное на доске, но запнулся. Дословно текст гласил: VIII XAD MDLXXXII deleatur.