Книга Личный ущерб - Скотт Туроу

В наступившей тишине Ивон пыталась что-то сообразить. Не получалось. Это был настоящий шок. Оказывается, все, чем она занималась здесь все эти месяцы, имело совершенно другой смысл. Она думала, что видит одно, а на самом деле это было совсем другое. Какого черта! Зачем ее внедрили в офис фирмы, если Мортон уже сотрудничал со Стэном? Немного погодя Ивон сообразила. Она служила прикрытием Мортона, чтобы Робби не подозревал о том, кто на него стучит. Как, например, в случае с Магдой. И, не осознавая смысла своих действий, она вела наблюдение за Мортоном. Для Сеннетта. Значит, они все работали на него. А он единственный знал правду. Сеннетт ощущал себя всемогущим и смеялся над ними, жалкими созданиями.

Наконец Ивон пришла в себя и передала Робби то, с чем ее послали:

— Сеннетту нужна пленка.

— А ее у меня нет. Я передал пленку Джорджу.

Спорить Ивон не собиралась. Она пожала плечами и позвонила Макманису сообщить, что с Робби все в порядке.

— Рад слышать.

Макманис только что узнал насчет Мортона. Сеннетт был вынужден объяснить, что Туи имел в виду в разговоре, записанном на пленке. Примерно десять минут Джим просидел неподвижно, потом побеспокоил Вашингтон и попросил начать искать себе замену. Заявил, что руководить операцией больше не может по причинам личного характера. Не сработался с местным руководством. Там обещали прислать человека через месяц.

Джим уже попрощался с Ивон, но вспомнил о видеопленке. Сообщение о том, где она находится, похоже, встревожило его не более, чем ее. Она представляла, насколько эта история с Мортоном должна задеть Джима. С ним по-хамски обошелся не только Сеннетт, но и ККСО, где с самого начала решили не давать ему никакой информации о Мортоне. И налоговая полиция. Там вообще в Диннерштайна вцепились зубами, поскольку им требовалось раскрыть важное дело. А Джима прислали сюда разгребать грязь, рисковать жизнью и здоровьем своих людей в убеждении, будто он руководит серьезной операцией. На самом деле Джим Макманис был просто марионеткой, которую использовала налоговая полиция. Работал вдали от дома, не жалея сил, а эти люди располагали критической информацией и большую часть заслуг приписывали себе.

Ивон нашла Робби на кухне, гигантском помещении, где одна стена представляла собой сплошное окно (чтобы открыть створки, их нужно было сдвинуть в сторону), а другая заставлена всевозможнейшими кухонными приспособлениями, какие используют в ресторанах. По прихоти Рейни все было настолько белоснежным, насколько это вообще достижимо в природе. Робби достал из холодильника курицу. Они сели за небольшой столик и принялись за еду, запивая курицу пивом.

— Знаешь, — произнес Робби, — а ведь Мортон мне поначалу не понравился. В детстве.

— Неужели? — На душе было муторно, разговаривать не хотелось, но Ивон все же полюбопытствовала из вежливости.

— Да. Когда нас покинул папаша, мне было шесть лет. Мама устроилась на работу и отводила меня утром к соседке, Шейле Диннерштайн. Естественно, это мне не нравилось. Первое время я жутко дичился. И было из-за чего. Меня вдруг сделали постоянным спутником этого дегенерата со скобой на ноге, странного болезненного маменькиного сынка с чудными волосами, который не может бегать, у которого из носа постоянно текло. Узнав, что он все лето дышал искусственными легкими, я вообще почувствовал к нему отвращение. Как к мумии. Не говоря уже о том, что его мама была гойкой. И это в нашем районе, где на восемь кварталов тринадцать синагог!

Постепенно в голосе Робби зазвучали веселые нотки, как обычно, когда он что-нибудь рассказывал.

— И я изводил Мортона добрые шесть месяцев. Насмешничал, дразнил, а иногда и бил. Однажды я задал ему трепку, как обычно для удовольствия, чтобы понаблюдать, как он плачет, и вдруг заметил в его глазах что-то такое…Меня как будто пронзило молнией. Да ведь ему так же плохо, как и мне! Кажется, я произнес эти слова вслух. Представляешь, в шесть или семь лет я уже понял, что у каждого на сердце есть какая-то боль. И вся последующая жизнь это подтвердила. Человек беден, одинок, болен, его не любят или любят, но не так, как ему хотелось бы, он чувствует себя безвольным, тряпкой, половиком, или просто сволочью, или просто не таким хорошим, каким люди желают, чтобы он был. И это терзает его, проедает дыру в сердце. Мне захотелось узнать почему. Почему Бог сделал мир таким, что у всех на сердце боль? Знаешь, что я надумал, общаясь с Мортоном? Мне кажется, я нашел ответ. Почему все вот так? А чтобы мы нуждались друг в друге. Чтобы каждый не брал свою гитару и не шагал один по джунглям, срывая плоды хлебного дерева, а чтобы мы держались друг за друга, делали что-то хорошее и таким образом строили мир. Страждущей душе нужна другая душа, способная ее утешить. Впрочем, это все давно написано в Библии. Ничего особенного я не придумал. Посмотрел тогда на Мортона и понял. И он понял тоже. Вот с тех пор мы и ухватились друг за друга. На всю жизнь.

Робби замолчал и стал задумчиво вертеть в пальцах куриную кость.

Ивон не совсем понимала, к чему он это рассказал. И Робби тоже. Наверное, он хотел сказать, что простил друга или объяснял, почему это придется сделать. Или наоборот, хотел подчеркнуть, что Мортон осквернил фундаментальные основы их отношений.

Ивон сообщила Макманису, что останется на ночь у Робби. Для охраны. В доме дежурили несколько агентов, но Робби был поручен персонально ей. К тому же ночевать все равно было негде. В вестибюле ее дома разбили лагерь репортеры, жаждущие встретиться со специальным агентом Ивон Миллер.

Сверху позвонила Эльба: Рейни открыла глаза, и Робби ушел на некоторое время. Рейни смотрела днем телевизор, поэтому ей надо было что-то объяснить. Робби сказал, что втиснет все в три фразы, самое большее и, разумеется, о тюрьме ни слова. Этого Рейни должно хватить, потому она слишком слаба, чтобы долго терпеть на голове хитрую лазерную штуковину, похожую на шахтерский фонарь, с помощью которой управлялся компьютерный синтезатор голоса.

Ивон направилась в свободную комнату на втором этаже, где уже однажды ночевала. Зачем им нужна эта комната? А громадный дом? Ее все еще удивляли люди, тратившие деньги, просто чтобы тратить. В поисках наволочки Ивон прошла в бутафорскую детскую рядом со спальней Рейни. Здесь на диван-кровати попеременно спали Эльба и Робби, сменяя друг друга. Через стену слышался голос Робби. Он возражал что-то, с чем-то не соглашался. То, что произносил синтезатор речи, Ивон слышала отчетливо. Одну фразу Рейни произнесла несколько раз:

— Ты обещал.

Через несколько минут Робби вышел. Увидев в коридоре Ивон, он завел ее обратно в комнату.

— Она хочет поговорить с тобой. Позднее. Узнала, что ты агент ФБР, и надеется, будто ты заставишь меня сдержать слово. — Он слабо улыбнулся, а Ивон ощутила дрожь.

— Ты не должен делать этого, Робби.

— Нет, должен. Потому что тогда выходит, что я ей солгал. Обещал, что Рейни в любой день может рассчитывать на выполнение своей воли. Ивон, ты поступила бы точно так же. Если бы обещала тому, кого любишь.