Книга Бремя прошлого - Элизабет Адлер

– И сколько же вам тогда было лет?

– Четыре, сэр, – ухмыльнулся Лайэм.

Финн рассмеялся.

– Хорошо читать я стал лет в четырнадцать, и теперь я один из тех, кто заваливает себя книгами, овладевая знаниями, чтобы восполнить упущенное.

Он задумчиво посмотрел на сына.

– Как бы там ни было, теперь вы хотите стать художником. Позвольте мне спросить вас кое о чем, Лайэм. Задавались ли вы вопросом о том, наделены ли талантом? Спросили ли себя серьезно о том, правильно ли вы все понимаете? Или живопись для вас просто приятное времяпрепровождение? Или средство уйти от ученья и от экзаменов?

– Не знаю, как вам это объяснить, сэр, – горячо заговорил Лайэм, – но дело в том, что я как бы думаю кончиками пальцев. В моем мозгу возникает идея, форма, цвет, освещение, – и все это каким-то образом воплощается посредством кисти на полотне. Я не знаю, насколько я хорош или плох, и уверен, что мне следует многому научиться. Но знаю, что готов отказаться ради этого от всего.

Брови Финна вопросительно поднялись.

– От всего? От вашего дома? От положения в обществе? От денег? – Он помолчал и многозначительно добавил: – От вашей матери?

– От всего, сэр, кроме последнего.

– Подумайте над этим, Лайэм, – сказал Финн, когда они шли обратно к школе. – Мне кажется, что если бы вы так поступили, ваша мать стала бы первой вашей потерей. Спросите себя, действительно ли искусство значит для вас так много, чтобы пойти на это.

– Вы еще придете в школу, господин Джеймс? – пылко спросил Лайэм, когда они, прощаясь, пожали друг другу руки. – Мне было очень приятно поговорить с вами.

Финн улыбнулся и ласково похлопал его по плечу.

– Тогда мы поговорим еще не раз. Например, для начала устроим ленч. Как насчет субботы? Только не говорите ничего матери. Судя по вашим словам, она, вероятно, не одобрила бы этого.

Лайэм вздохнул, провожая Финна глазами. Он понимал, что тот был прав, и, разумеется, он ничего не скажет матери. Впервые в его жизнь вошел человек, с которым он мог говорить обо всем, что было близко его сердцу. «Почти как с отцом», – с тоской подумал он.

49

Финн отправился на встречу с Лайэмом в следующую субботу, и за ленчем они лучше узнали друг друга. Он рассказал сыну о том, что приехал в Америку из Ирландии, когда ему было столько же лет, сколько сейчас Лайэму, – семнадцать, как работал у Корнелиуса, и о последующих событиях, сделавших его богатым человеком.

Потом Финн приходил к нему каждый раз, когда Лайэм бывал свободен. Они вели бесконечные разговоры о его задатках и его будущем, и Финн подумал, что теперь ему будет легко отобрать у Лилли сына. Если Лайэм решит уехать в Италию, чтобы стать художником, она, вероятно, перестанет давать ему деньги, вынуждая его делать то, что скажет. Но если финансировать Лайэма будет он, то у того появится возможность делать все, что он захочет; таким образом, он будет отчужден от матери.

Таково было большое искушение Финна, но впервые он подумал о чём-то другом, кроме жажды мести. Он любил сына, как настоящий отец, и хотел ему всего только самого лучшего. Человек необразованный, он хотел, чтобы Лайэм учился в колледже:

– Вы молоды, – говорил он юноше. – У вас есть время на все, чем вы захотите заняться. Вы можете поехать во время летних каникул за границу, может быть, пройти курс живописи во Флоренции или в Сиенне. Я найду вам лучших репетиторов. А если возникнут какие-нибудь финансовые затруднения, – улыбнулся Финн Лайэму, понимавшему, что он имеет в виду препятствия со стороны матери, – я буду счастлив оплачивать ваши расходы.

Финн поднял ладонь, не допуская возражений.

– Я достиг своего теперешнего положения без всякой помощи, – твердо сказал он. – И считаю своим долгом помочь вам. Так или иначе, мне нравится мысль стать покровителем искусства. Когда вы станете знаменитым, я смогу сказать всем, что первым признал ваш талант.

Итак, к большому облегчению Лилли, Лайэм беспрекословно отправился на следующий год в Гарвард, и хотя предметы, выбранные Лайэмом для изучения, были не совсем те, которые предпочитала Лилли, он, по крайней мере, должным образом последовал семейной традиции.

Тем временем другой сын Лилли, Джон Уэсли, Мальчик Шеридан, стал уже двадцативосьмилетним мужчиной. С тех пор как он уехал из Нантакета, он с десяток раз пересек страну из конца в конец, путешествуя в товарных вагонах и проводя ночи вместе с другими бродягами у костров, при каждом удобном случае приворовывая продукты и деньги и растрачивая их главным образом на дешевую выпивку. Лицо его осунулось, покрылось шрамами от многочисленных трактирных драк, и выглядел он старше своих лет. Он стал жестоким, злобным парнем, которого было легко подтолкнуть на насилие, и, по меньшей мере, двое бродяг отправились на тот свет в результате драки с ним.

Периодически он находил себе временную черную работу, например, по уборке дворов в прекрасных загородных домах, где леди с симпатией выслушивали его басни о том, как он дошел до такой жизни, кормили его и платили чуть больше, чем обычно. Мальчик почему-то привлекал женщин. Смелость в глазах, с которой он на них смотрел, заставляла их краснеть.

Он работал на их фермах, убирал кукурузу, собирал яблоки и персики, держась главным образом сельских районов, где женщины были более одинокими, а удобства, которые они обеспечивали вместе с работой, были куда комфортабельнее тех, что предлагали ему недоверчивые городские женщины. И нередко, уходя от них, Мальчик ухитрялся захватить с собой один или два трофея: кольцо, браслет или же пачку долларов из-под матраса…

На одной из таких дальних ферм Шеридан встретился с одной вдовой, на пятнадцать лет старше его. Она была высокая и тощая, плоскогрудая, одним словом, не в его вкусе, с уже начавшими седеть висками и с матово-голубыми глазами, чуть сощуренными от постоянного созерцания принадлежавших ей бескрайних пшеничных полей. Их были сотни и сотни акров, как быстро заметил Мальчик. Жилой дом на ферме был обшит серой вагонкой, и, когда он туда нанялся, первой его работой была окраска стен в белый цвет.

– Я люблю, чтобы все кругом было в порядке, даже теперь, когда уже нет Этана, – с гордостью сказала женщина. – У меня нет сыновей, и я сама управляю фермой. Мой муж, Этан, погиб на зерновом складе. Он стоял на лестнице и подгребал зерно к лотку. Что-то заело, и он прыгнул вниз, на кучу зерна, чтобы выяснить, в чем дело. Внезапно вся гора зерна обрушилась на него и похоронила его под своей тяжестью. Прошла неделя, прежде чем мы его обнаружили.

Мальчик представил себе раздавленное тело под кучей зерна.

Поначалу Мальчик спал на сеновале над конюшней; вдова давала ему все больше и больше разных поручений: он чистил машины, помогал пахать и вносить удобрения, ухаживать за лошадьми, приводить в порядок зернохранилища. Каждую неделю она придумывала для него что-то новое, и постепенно Мальчик стал понимать, что ей не хочется его отпускать. Она была одинокой богатой вдовой, и ей нравилось иметь под рукой такого работника.