Книга Ночные грехи - Тэми Хоуг

— А он собирался умереть, Эйнштейн! — взорвался Митч, внезапно нависнув над Ньютоном, словно карающий Бог или сам дьявол. — Наша единственная зацепка в этом гребаном деле, и теперь он мертв!

— Господи Иисусе, это не моя вина! — Буг скулил, закрыв голову руками, съежившись, как побитая собака.

— Конечно, никто никогда ни в чем не виноват, — зло усмехнулся Митч. — Уже затрахали меня такими оправданиями!

Ярость бурлила в нем как штормовые волны, затуманивая рассудок. Но Митч не сделал и попытки погасить ее. Он со злостью пнул койку Ньютона, затем снова и снова, лязг и скрежет ботинка слились с эхом отразившегося от стен металлического грохота.

— Черт, черт, ЧЕРТ!!!

— Митч! — заорала Меган, ворвавшись в камеру-клетку. Он повернулся к ней вне себя от гнева, когда она схватила его за руку. — Митч, прекрати, — приказала она, жестко глядя ему в глаза. — Остынь! У нас много работы.

Опомнившись, Холт смог разглядеть Буга Ньютона, свернувшегося в комочек на своей койке и с ужасом глядевшего на него из-под костлявых коленей. Ты потерял его, Холт. Ты потерял его. Ты потерял зацепку, Холт. Ты потерял ее.

Он потерял ее с серьезными осложнениями.

Митч медленно перевел взгляд от Ньютона сквозь решетку в следующую клетку, где на полу в луже крови лежал Оли Свэйн. Их единственная зацепка. Их единственный подозреваемый. Он, возможно, вывел бы их на Джоша, но Пэйдж своими действиями смела их план. Оли, возможно, заключил бы с ними сделку и отдал бы Джоша или указал сообщника, но теперь не будет никаких соглашений. Все, что он знал, ушло с ним, и придется все начинать сызнова.

Митч признался себе, что ничего подобного не могло бы произойти в былые времена, когда его интуиция была отточена, словно бритва. Ум потерял свою остроту. В последние два года он нарочно позволял своим инстинктам ржаветь. Он убаюкивал себя, полагая, что не будет нужды воспользоваться ими здесь. Шефу полиции не нужны инстинкты; ему нужна дипломатия. Ничего никогда не происходило в Оленьем Озере. Ничего вообще…

Резкий свет люминесцентной лампы падал на Оли Свэйна, на его родимое пятно, казавшееся еще темнее на пепельной коже, на пустое гнездо, где недавно был стеклянный глаз. Кусочек глаза валялся в луже крови около его левой руки — острый клин коричневой радужной оболочки и черный зрачок, смотревший на потолок. Он разбил фарфоровый эллипс и использовал один из черепков, чтобы вскрыть вены на запястьях и слить свою жизнь на пол городской тюрьмы Оленьего Озера. На стене выше его трупа были кровью написаны два слова:

НЕ Я

4.32

— 35 °C, коэффициент комфортности: — 53

Коронер Паркового округа и одновременно директор похоронного бюро по имени Стюарт Оглторп был лысеющим, с фигурой, похожей на грушу, человеком. Ему было лет пятьдесят, он носил очки в толстой черной роговой оправе. Его кислый хмурый взгляд заставил Митча подозревать, что в носу у коронера навсегда застрял запах жидкости для бальзамирования. Он быстро осмотрел Оли, осторожно касаясь его тела руками в перчатках и бурча под нос что-то насчет пустой глазницы и кровавого месива.

Всем было понятно, что единственной причиной, по которой Стюарт Оглторп совмещал работу директора с коронерскими обязанностями, было то, что его похоронное бюро могло получать сведения о трупе в первую очередь. Если тело уже было в его помещении для бальзамирования, то горюющая семья, скорее всего, оставляла его там, покупала гроб и заказывала поминальную службу. Стюарт мог тогда отправлять заказ на цветы своему кузену Вилмеру в оранжерею «Расцветающий бутон».

Никто не собирался заказывать цветы для Оли Свэйна. Если какой-то родственник из Вашингтона, с которым Оли давно не поддерживал никаких отношений, не затребует его труп, он будет похоронен за счет округа. Никакого похоронного «Кадиллака», никаких излишеств, никакой поминальной службы. Стюарта вытащили из его теплой постели в тридцать два градуса мороза, и никакой надежды на прибыль. Стюарт не выглядел счастливым.

— Ну да, он покончил с собой. Даже дураку понятно.

— Извини, но нам нужна твоя подпись в акте, Стюарт, — сказал Митч. — И его надо будет отправлять в округ Хеннепин как можно скорее, на вскрытие.

— Вскрытие! За каким чертом? — проворчал Оглторп. Как только тело ляжет на мраморный стол в морге медицинского центра округа Хеннепин, у него не будет никаких шансов заполучить его обратно. Парковый округ отдаст его братьям Квам из Татонка, где расценки ниже.

— Это — стандартная процедура, если заключенный кончает жизнь самоубийством, мистер Оглторп, — объяснила Меган. — Это не оставляет места для каких-либо сомнений или предположений относительно обстоятельств смерти.

Оглторп хмуро взглянул на нее.

— Кто она?

— Агент О’Мэлли, БКР.

Он фыркнул в ответ.

— Чокнутый какой-то, я уверена… — пробормотала Меган себе под нос и повернулась к служащим, которые собирались загрузить тело Оли в пластиковый мешок и увезти его. — Ребята, будьте поосторожнее с кровью. Он был на самом дне тюремной иерархии в течение пяти лет; есть определенный риск СПИДа.

— О, Боже! — простонал Хардинг. — Я и не думал, что может быть еще хуже.

Меган искоса взглянула на него.

— Теперь мы товарищи по несчастью.

10.00

— 33 °C, коэффициент комфортности: — 48

Пресс-центр в зале старого пожарного депо был переполнен уже с девяти сорока пяти.

Не было никакого сомнения, что тема пропавших детей и педофилов стала темой дня. Но Меган считала, что такое интенсивное освещение этого вопроса представителями средств массовой информации создает среду для создания необоснованной паники, что число такого рода преступлений растет со скоростью эпидемии. Согласно статистическим данным Национального центра по делам пропавших и эксплуатируемых детей, темп похищений детей оставался удивительно постоянным из года в год — и не следует легкомысленно относиться к данным статистики. Кроме того, существует еще одна проблема — многих детей убивают из пистолетов каждую неделю.

Меган наблюдала, как телевизионщики — операторы и звукооператоры — всеми средствами добивались наиболее выгодного положения, репортеры из газет делали то же самое. Иерархия резко изменилась. Представители местной прессы оттеснили назад корреспондентов газет из Городов, репортеров бульварной прессы, радиовещания и телевидения. Все места в конце зала заняли люди из волонтерского центра. Она мельком увидела раздраженную миссис Фавр из прайм-тайм-репортажа Пэйдж Прайс. Почти невидимый позади нее сидел Кристофер Прист. Робу Филипсу, главе центра добровольцев, из-за его инвалидного кресла предоставили место с хорошим обзором.

В десять часов, минута в минуту, Митч вышел на трибуну. Он успел принять душ, побриться и надеть темно-коричневый костюм, консервативную белую рубашку и галстук без анимационных персонажей. Под ослепительным светом солнечных пушек краснота, которую оставил на его щеках холодный колючий ветер, поблекла.