Книга Пьесы. Статьи - Леон Кручковский

а книги расходятся огромными тиражами — и все это при почти незаметном влиянии критики, а часто и вопреки ее мнению. В общем движении культурной жизни критика принимает только самое незначительное участие, о многих появившихся книгах, я имею в виду, заслуживающих внимания, не пишется месяцами, а то и не пишется вообще, к нулю сводятся стремления синтезировать явления литературы, делать смелые обобщения, не говоря уже о почти полном отказе от роли пионера, какая в наших условиях должна выпасть на долю идеологической критики. К сожалению, сохранились некоторые вчерашние методы и «способы», что, естественно, не помогает выйти из тупика.

А ведь, освобождаясь от служебных, не в лучшем значении этого слова, функций, которые критика вынуждена была выполнять в условиях капитализма, она получает теперь бо́льшие возможности завоевания подлинной независимости и настоящего авторитета. Однако и то и другое надо заработать. Надо решительно и без сожаления отбросить вчерашние методы и средства, убожество которых, иногда прикрытое блестящей видимостью, открывается со всей очевидностью в ситуации, когда и критика получила возможность обращаться к широким читательским кругам, какие никому в Польше никогда не снились. Но прежде всего надо разобраться с самим понятием свободы критики. Надо свою свободу не только беречь и пользоваться ею, надо ее глубоко уважать.

Цена настоящей независимости критика — это его добровольная и чуткая ответственность за каждое сформулированное суждение. Цена свободы критика — это его внутренняя дисциплина, моральная и интеллектуальная. От этих качеств не меньше, чем от мировоззрения, зависит подлинная идейность критики, а стало быть, и ее авторитет в обществе, строящем социализм.

СОЮЗНИК ТРУДНЫЙ И НЕОБХОДИМЫЙ{53}

Излишне было бы теперь убеждать кого-либо в больших возможностях воздействия литературы и словесности в широком значении слова на состояние и развитие общественного сознания. Степень этих возможностей в те или иные периоды бывает, естественно, разная, что зависит главным образом от двух факторов: от степени идейной ангажированности творческих работников и от широты охвата печатным словом общества. Говоря об ангажированности, я ни в коей мере не имею в виду конъюнктурного наемничества пера, оппортунизма, придворности. Эти явления в определенные периоды могут выступать довольно широко, но их влияние на коллективное сознание всегда бывает внешним, поверхностным и непрочным.

Наша партия, как и все партии ленинского типа, всегда внимательно относилась к литературно-культурным явлениям. Это вполне понятно. Если она призвана выполнить историческую миссию строительства социализма, а стало быть, и социалистического воспитания человека, она не может отказаться от влияния на все то, что формирует человеческое сознание. Ничто из того, что связано с борьбой за мысли и чувства масс, не может быть безразличным для партии.

В прошедшие годы методы работы партии на идеологическом фронте в области культуры, или, как тогда называли, методы «партийного руководства литературой и искусством», не были правильными. Они бывали иногда прямо пагубны как для социализма, так и для литературы. Наступательный характер нашей культурной политики в тот период, ценный и полезный иногда в сфере распространения, вообще не оправдывал себя в столкновении с творчеством. Теперь, то есть более года тому назад, наступила ситуация диаметрально противоположная: на самом чувствительном и в то же время на самом «контактном» с массами участке идеологического фронта партия в принципе отошла как бы на «нейтральные», в лучшем случае критически-наблюдательные позиции. Говоря: партия, — мы имеем в виду как Центральный Комитет, так и широкий столичный и местный актив и, наконец, нас, отдельных людей творческого труда и деятелей культуры.

Нетрудно доказать, что такая ситуация в корне противоречит сущности того, что мы называем октябрьским переломом. VIII Пленум покончил с извращениями и ошибками прошлого не с целью ослабления роли партии в какой-либо области жизни, а, наоборот, для восстановления ее подлинной, не административной, а идейно-политической активности и гибкости на каждом участке. Разве можно достигнуть этого при почти полном отступлении с такого важного участка, как область культуры? Разве единственной альтернативой минувшей «вездесущести» и мелочного вмешательства в эту область должна быть политика невмешательства партии в явления культуры и искусства? Если нет — и наверняка нет! — то следует положить начало новой партийной практике на этом ни на минуту не замирающем фронте, практике, свободной от догматизма и фальши, практике, которая пошла бы на пользу и социализму и нашей национальной культуре.

А теперь о философии бесцельного трагизма истории.

Этот вопрос требует, естественно, ясного понимания ситуации, в какой мы теперь находимся. Я не намерен предпринимать тут обширного и особенно подробного анализа этой ситуации. Я хочу обратить внимание только на некоторые характеризующие ее явления, именно те, которые больше всего вызывают беспокойство.

«Штандар млодых» проводил недавно анкету, главное направление которой было сформулировано в характерном вопросе: следует ли верить в идеи и бороться за их реализацию{54}. Уже в самой постановке вопроса заключено некоторое сомнение. На участке литературы и публицистики все чаще сомнения начинают уступать место тезисам, утверждающим, что смертельным врагом каждой идеи является ее реализация. Вот, например, что можно было прочитать в одном из наших еженедельников по случаю выхода в свет нового романа Ежи Анджеевского{55}:

«Сопротивление идее вообще имеет место в условиях, когда идея реализуется в институты, когда, побеждая, она превращает свою программу в правовую норму». И далее: «Мир подбит нелепостью, человек, берущийся за дело, которое он считает справедливым, осуждает себя на моральное поражение».

Иначе говоря: только «чистые», бестелесные идеи достойны уважения, — идея, воплощенная в жизнь, нарушает моральный порядок и должна вызвать наше сопротивление.

Мысль, заключенная в цитируемых высказываниях, начинает теперь у нас прививаться не только в публицистике или критических фельетонах, но и в самом литературном творчестве, в поэзии и художественной прозе. Явление это, впрочем, значительно шире. В немалой степени, хоть и в менее «философском» выражении, оно выступает, например, в среде молодежи, как об этом свидетельствует хотя бы упомянутая выше анкета. Несомненно мы имеем дело с попытками все более программной дискредитации самого понятия идеи как ценности, придающей смысл человеческой жизни, человеческой деятельности.

Было бы вредной ошибкой приписывать это явление исключительно влиянию поднимающего голову мещанства, хотя оно и является естественным носителем безыдейности. Здесь наверняка сказываются, особенно среди молодежи, последствия большого духовного потрясения, которое все мы пережили около года тому назад. Однако трудно закрывать глаза на серьезную опасность, какой грозило бы распространение и упрочение в нашей общественной жизни, в нашем культурном творчестве абсурдного суждения об идейности как принципе, заранее обрекающем на неизбежное моральное поражение.

В наших условиях речь конкретно идет об идее социализма. Следует