Книга Женская война - Александр Дюма

Один барабан слышался за ретраншементами и потом замолк. На равнине воцарилось мертвое молчание.

Тут раздалась команда, громкая, твердая и ясная. Находясь довольно далеко, королева не могла расслышать слов, но увидела, что войска тотчас построились в колонны; она достала платок и стала махать им, а маленький король закричал лихорадочным голосом, топая ногами:

— Вперед! Вперед!

Армия отвечала единым криком: «Да здравствует король!» Потом артиллерия пустилась в галоп и заняла позицию на небольшом возвышении; при звуках барабанов, выбивавших сигнал атаки, двинулись и колонны.

То была не правильная осада, а только приступ. Ретраншементы, построенные Ришоном наскоро, представляли собой просто земляные валы. Стало быть, не было необходимости подходить к ним под прикрытием траншей, следовало просто атаковать их. Однако искусный верский комендант принял все возможные меры предосторожности и удачно воспользовался всеми особенностями местности.

Вероятно, Ришон взял себе за правило не стрелять прежде врагов, потому что и на этот раз ждал первого выстрела королевских войск. Только потом, как и во время первого нападения, из-за укреплений показался страшный ряд мушкетов, которые уже нанесли так много вреда королевской гвардии.

Затем загремели шесть орудий маршала, и полетела земля с парапетов и палисадов, венчавших валы.

Ответ крепостных орудий не заставил себя ждать. Они тоже заговорили и многих положили в королевских войсках. Но по команде начальников эти кровавые борозды исчезли; края раны, на миг открывшись, вновь закрылись, и главная колонна, на минуту расстроенная, опять сомкнулась и пошла вперед.

Пока заряжали орудия, с обеих сторон началась стрельба из мушкетов.

А через пять минут залпы с двух сторон раздались в одно и то же время, как два удара грома, прогремевшие вместе.

Погода была тихая, безветренная, и дым оставался висеть над полем битвы. Скоро осажденные и осаждавшие исчезли в его облаках, которые изредка прорезывались огненными молниями артиллерийских выстрелов.

Время от времени из этих облаков, из последних рядов королевского войска, выходили люди, шатаясь, и через несколько шагов падали, оставляя за собой кровавый след.

Скоро число раненых увеличилось, а гром пушек и свист пуль продолжался. Между тем королевская артиллерия начинала палить не целясь, наудачу, потому что в густом дыму не могла отличить своих от неприятеля.

Напротив того, крепостная артиллерия видела перед собой только врагов и потому действовала все быстрее и сильнее.

Вдруг королевская артиллерия замолчала: очевидно было, что начался приступ и что наступающие и осажденные вступили в рукопашный бой. Зрители смотрели на поле боя со страхом.

Между тем дым, который уже не прибавлялся после того, как смолкли орудия и мушкеты, медленно поднялся вверх. Стало видно, что королевская армия в беспорядке отброшена, что подножия стен покрыты трупами. В укреплении был сделан пролом, но его заполняли люди, пики, мушкеты. Среди них стоял Ришон, залитый кровью, однако спокойный и хладнокровный, как будто он присутствовал только в качестве зрителя при страшной трагедии, в которой только что сыграл такую важную роль. Он держал в руках топор, притупившийся от ударов.

Казалось, какое-то колдовство хранило этого человека, который беспрестанно находился в огне, всегда впереди — во весь рост, без всякого прикрытия. Но ни одна пуля не попала в него, ни одна пика не ранила: он был столь же неуязвим, сколь и бесстрашен.

Три раза маршал де Ла Мельере сам водил войска на приступ, три раза их опрокинули на глазах короля и королевы.

Горькие слезы текли по бледным щекам юного короля. Анна Австрийская ломала руки и шептала:

— О, если этот человек когда-нибудь попадет в мои руки, я страшно отомщу ему в пример прочим.

К счастью, темная ночь быстро спускалась, как бы стараясь скрыть краску стыда на лице королевы. Маршал де Ла Мельере приказал бить отбой.

Ковиньяк оставил свой пост, сошел с возвышения, на котором стоял, и, засунув руки в карманы штанов, пошел по лугу к гостинице метра Бискарро.

— Ваше величество, — сказал Мазарини, указывая пальцем на Ковиньяка, — вот человек, который за небольшую сумму избавил бы нас от необходимости проливать столько крови.

— Полно, господин кардинал, — возразила королева, — может ли такой расчетливый человек, как вы, давать подобный совет?

— Ваше величество, я расчетлив, вы правы, я знаю цену золота, но знаю и цену крови, а в эту минуту для нас кровь дороже денег.

— Будьте спокойны, господин кардинал, за пролитую кровь мы отомстим. Послушайте, Коменж, — прибавила Анна Австрийская, обращаясь к лейтенанту своих гвардейцев, — ступайте к господину де Ла Мельере и попросите его ко мне.

— А ты, Бернуин, — сказал Мазарини своему камердинеру, указывая на Ковиньяка, который уже подходил к гостинице «Золотого тельца», — видишь этого человека?

— Вижу, монсеньер.

— Приведи его ко мне тайно, когда будет смеркаться.

XVI

На другой день после свидания со своим возлюбленным в церкви кармелитов виконтесса де Канб отправилась к принцессе, чтобы исполнить обещание, данное Канолю.

Весь город находился в волнении: узнали о том, что король прибыл к Веру, и в то же время о блестящей обороне Ришона, который с пятьюстами человек три раза отразил королевскую армию, состоявшую из двенадцати тысяч воинов. Принцесса узнала это известие одной из первых и, в восторге захлопав в ладоши, вскричала:

— Ах, если б у меня было сто человек похожих на моего храброго Ришона!

Виконтесса де Канб разделила общую радость и была вдвойне счастлива: она могла искренне хвалить подвиг человека, которого уважала, и кстати высказать свою просьбу, которая могла не иметь успеха, если б было получено дурное известие. Теперь же выполнение ее просьбы облегчалось вестью о победе.

Но принцесса при всей своей радости была озабочена такими важными делами, что Клер не решилась рисковать успехом своей просьбы. Обсуждалась посылка отряда в помощь Ришону; все понимали, что оночень нуждается в ней, потому что скоро армия герцога д’Эпернона соединится с королевской. В совете принцессы толковали об этом. Клер, увидев, что в эту минуту политические дела берут верх над сердечными, ограничилась ролью советницы в государственных делах и в этот день ни слова не сказала о Каноле.

Коротенькое, но нежное письмо уведомило дорогого пленника об этой отсрочке. Новое промедление показалось ему не столь тягостным, как можно было подумать, в ожидании счастливого события есть почти столько же сладких ощущений, сколько и в самом событии. Сердце Каноля было так полно любви, что ему нравилось (как говорил он) ждать в передней счастья. Клер просила его ждать терпеливо — он ждал почти с радостью.

На другое утро вспомогательный отряд был собран. В одиннадцать часов он отправился вверх по реке, но ветер и течение были противные, а потому рассчитали, что, как бы он ни спешил, все-таки, двигаясь на веслах, пристанет к крепости не ранее следующего дня. Капитан Равайи, начальник экспедиции, получил в то же время приказание осмотреть по дороге крепость Брон, которая принадлежала королеве и место коменданта в которой было вакантно.