Книга Воспитание дикости. Как животные создают свою культуру, растят потомство, учат и учатся - Карл Сафина

Другая самка шимпанзе по имени Люси также использовала знак «грязный». Когда Уошо разняла двух подравшихся шимпанзе – ее приемного сына и еще одного молодого самца, она показала знак «уходить». Если прежде она использовала его только в качестве просьбы, то теперь превратила в приказ.

Когда Уошо было немногим больше 10 лет и она жила в группе шимпанзе, обучаемых языку жестов, у нее появился приемный сын, Лулис[330]. Согласно плану, Лулис не получал никаких инструкций от людей и те никогда не общались с ним знаками. Уошо не только обучила его языку жестов; что самое поразительное, она помогала воспитаннику складывать руки нужным образом и правильно выполнять необходимое движение[331]. Однажды, ожидая получить шоколадный батончик, Уошо восторженно показала знак «еда», повторив его несколько раз и сопровождая все это частым ворчанием, которое шимпанзе обычно издают при виде вкусной пищи[332]. Лулис наблюдал за ней, сидя рядом. Уошо перестала делать жесты, сложила руку Лулиса в знак «еда» и несколько раз заставила его повторить движение, сопровождающее этот знак. Лулис в итоге освоил около 70 знаков – без всякого участия со стороны людей. Эксперимент продемонстрировал доселе неизвестные культурные возможности шимпанзе. Это была революция.

В 1980-х годах исследовательница Сью Сэвидж-Рамбо начала большую работу с несколькими бонобо, в особенности с самцом по имени Канзи[333]. Выяснилось, что Канзи распознает на слух 3000 человеческих слов, понимает синтаксис простых предложений вроде «положи мячик в холодильник» и может использовать символы, скажем чтобы попросить маршмеллоу и зажигалку, а потом высечь огонь и поджарить на нем маршмеллоу (потрясающие видеоролики с Канзи можно найти в интернете). Сэвидж-Рамбо описала один эксперимент, в котором Канзи и его сестра Панбаниша находились в соседних комнатах, так что не видели, но могли слышать друг друга. Оба они уже прекрасно научились пользоваться клавиатурой с символами-лексиграммами, которые обозначали слова или предметы, но при этом не были их изображениями и никак визуально не ассоциировались с ними (например, лексиграмма «автомобиль» представляла собой две изогнутые красные линии). Сэвидж-Рамбо объяснила Канзи, что он сейчас получит порцию йогурта, и попросила его вокально сообщить об этом Панбанише. Канзи сообщил, после чего Панбаниша выбрала на клавиатуре лексиграмму «йогурт» и тоже ответила голосом. Некоторые наблюдатели полагают, что высокие, визгливые вокализации бонобо представляют собой подобие речи – информационно насыщенный способ общения на скорости, превосходящей человеческое понимание. Чтобы разобраться, так ли это, необходимо детальное изучение и анализ вокализации бонобо, но сегодня заманчивая область исследования остается полностью неохваченной.

Если понаблюдать, как шимпанзе и бонобо обращаются с компьютерным дисплеем, становится ясно, что они действительно способны к мысленной обработке разных понятий и реагируют со скоростью, за которой человек не в состоянии уследить. Если вы наберете в интернет-поисковике "chimp vs. human memory test", то увидите фрагмент документального фильма BBC, где сравниваются возможности оперативной памяти людей и шимпанзе. Испытуемым демонстрировали экран с цифрами от 1 до 9, расположенными в случайном порядке; задание состояло в том, чтобы нажать их в правильной последовательности. Но стоило испытуемому прикоснуться к цифре 1, как все остальные превращались в белые квадраты. Теперь нужно было нажать на эти квадраты, за которыми скрывались цифры, помня их правильную последовательность. Люди подолгу смотрели на цифры, стараясь запомнить их положение, прежде чем нажать на 1. Успешной при этом оказывалась примерно одна попытка из 30. Шимпанзе достаточно было бросить беглый взгляд на цифры, чтобы затем нажать на 1 и остальные восемь белых квадратов с быстротой, за которой сложно уследить взглядом, и набрать правильную последовательность в 80 % случаев. Эти результаты свидетельствуют, что наши умственные способности существенно различаются и что по некоторым показателям разум шимпанзе действует лучше и быстрее, чем разум человека.

Использование языка жестов и символов приоткрыло окно, позволившее взглянуть на прежде неведомые нам способности человекообразных обезьян, такие как воображение, общение, осмысление, обобщение, обмен знаниями и распространение новой культуры. Но к концу 1970-х годов эта область исследований начала постепенно сокращаться и приходить в упадок. Финансирование оскудело, первое поколение овладевших речевыми навыками обезьян начало вымирать, а молодые студенты и ученые стали больше интересоваться деятельностью человеческого мозга, нежели тем, как живет и работает разум других существ.

Кроме того, некоторые люди, глубоко впечатленные теми открытиями, что принесли ранние исследования разума других существ, развернули кампанию с целью положить конец экспериментам в неволе над наиболее склонными к общению видами. И действительно, многое из того, что приходилось терпеть приматам и дельфинам в исследовательских лабораториях и в шоу-бизнесе, граничило с жестокостью. Но в итоге получилось так, что из-за забот о благополучии подопытных животных организация исследований потонула в бесконечных ограничениях, и, как говорится, вместе с водой выплеснули и ребенка – ребенка, только-только научившегося говорить. Хорошо это или плохо? Как ни жаль, но это, наверное, попросту необходимо.

Айрин Пепперберг, автор первых исследований в области общения с африканскими серыми попугаями, пожаловалась: «Как следствие, мы упускаем многие возможности… проследить истоки современных человеческих языков [и] узнать, как формировался и эволюционировал мозг наших предков»[334].

Если именно это – «истоки современных человеческих языков» – и есть истинная причина, почему нас так интересовало общение с приматами и попугаями, значит, на самом деле мы интересовались вовсе не ими. Как обычно, мы думаем только о себе. Мы вовсе не пытались общаться с другими существами, понять их, оценить их. И если речь всегда шла исключительно о нас самих, то с прекращением исследований мы, собственно, ничего и не упустили – ведь и раньше мы упускали все, что только можно. Это напоминает мне бородатый анекдот о мужчине, явившемся на первое свидание: «Ну что же я все время о себе да о себе. Давайте поговорим о вас. Что вы обо мне думаете?»

По словам Пепперберг, вершиной этих исследований оказался «казус Доктора Дулиттла». Ученые совершили колоссальный прорыв к осуществлению великой мечты человечества: они начали разговаривать с животными. Но, быть может, нам лучше стоило бы приглушить собственную болтовню – и попытаться выслушать их.

Когда мы перестаем воспринимать обезьян, попугаев и дельфинов как примитивные подобия человека – иначе говоря, когда мы снимаем с глаз шоры, мы получаем возможность увидеть, что другие существа на Земле тоже находят интерес в своей жизни и вполне понимают, кто они такие, где обитают, с кем и чем занимаются. В этом бесконечном обмене опытом друг с другом они сеют и пожинают собственную культуру.

Так что, вполне вероятно, единственный важный вопрос, который нам стоит задавать себе в научных поисках, должен звучать так: с кем мы делим наше путешествие на этой одинокой