Книга Компрессия - Сергей Малицкий

77

Кидди пришел в себя под утро. Снов, как обычно, не было, но ощущение бездны, на краю которой он провел всю ночь, – осталось. Привкусом на губах осталось, который не прошел и после холодного душа и зубного крема. Или это отзывалось вчерашнее пиво и еще что-то взятое вновь в ресторане у сменщицы Магды?

Магда уже ушла. Кидди наклонился и понюхал постель. Магда действительно не пользовалась духами. Почему он заметил это только теперь? А какой запах был у Сиф? Черт его знает… Если уж потерял голову, так что же жалеть о том, что не успел принюхаться? Вот Ванда Брюстера, особенно когда она еще не принадлежала никакому Брюстеру, а была говорливой хохотушкой, подружкой Моники, точно пахла ванилью. Она сама по себе напоминала сладкую и сдобную булочку. Даже одевалась похожим образом. Ее розовые, салатовые, голубые платья напоминали оборками кремовые розочки на институтских пирожных. О чем он тогда думал, когда, поцеловав ее в парке, вдруг почувствовал, что она позволит ему все – и даст коснуться груди, и послушно развернется, нагнется и потянет дрожащими руками на спину платье? О том, что слишком доступное сладкое вредно для здоровья? Правда, эта мысль пришла к нему уже потом. Неужели он действительно негодяй? Почему? Разве он обидел Ванду? Вот уж она никогда не чувствовала себя обиженной, только хитро подмигивала потом Кидди на вечеринках. Или все-таки негодяй? Отец когда-то говорил, что негодяй – это человек, которому тошно изнутри от того, как он живет. Миха, когда Кидди передал ему эту глубокую мысль, усомнился в ней. «Нет, – покачал он головой. – Если тошно, еще не негодяй. Негодяю сладко от того, что он делает». Что он понимал, Миха? И как бы он ответил на этот вопрос уже после всего? После безумных пустых глаз Моники, после того выстрела из густой травы? Наверное, он подумал бы то же самое, что думают о Кидди Рокки и Брюстер. Какая, к черту, разница, что они все думают, что они могли подумать?

Кидди подошел к зеркалу и вгляделся в собственное лицо. Или все дело в том, что никто из них не сталкивался с ситуацией, когда легкое, юное, безумное от собственного аромата создание открывается перед тобой настежь, нараспашку? Как же трудно было говорить во влажные глаза «нет». Так трудно, что он ни разу так и не попытался. Уклонялся от встреч, сбрасывал с руки чиппер, сказывался занятым. Думал, что все само собою рассосется. Интересно, а если бы Моника не обратила на него никакого внимания, может быть, он действительно смог бы влюбиться в нее? Да что он понимает в любви?

В линию толкнулся Стиара:

– Это была всего лишь игра, Кидди, но все мои предложения действительны.

– Мне нужно все обдумать, Сти, – заставил себя произнести Кидди.

– Не слишком долго, Кидди, – раскатился дробным смешком Стиай. – Хотя твой мастерский уход из компрессии в глубокий сон заставляет меня быть более терпеливым. Ты расскажешь мне, Кидди, куда улизнул? Похоже, Билл действительно что-то разглядел в тебе!

– Я думаю, Сти. Дай мне еще пару дней.

– Отлично. Я жду.

Следующим постучался Бэльбик:

– Майор. Завтра вы должны принять решение о компрессии. Надеюсь, что оно будет взвешенным и обдуманным.

– Господин полковник, – Кидди отставил в сторону чашечку кофе, – скажите сразу, какого решения вы от меня ждете?

– Я не узнаю вас, майор! Вы уже не столь щепетильны, как прежде?

– Я… – Кидди сделал паузу. – Я пытаюсь стать более конструктивным. В рамках закона, конечно.

– Давно пора! – воскликнул Бэльбик. – Тем более что рамки закона гораздо шире, чем это кажется на первый взгляд. Откровенно говоря, я знаю, что вас переманивает корпорация, но не очень верил, что они преуспеют в этом. Раньше вы были слишком принципиальны, Гипмор, слишком. Принципиальность может служить тормозом прогресса, не забывайте об этом! Имейте в виду, майор, министерство очень заинтересовано в сотрудничестве с корпорацией, очень!

– Спасибо, господин полковник! – постарался как можно четче заметить Кидди. – Я все понял!

– Замечательно, – озадаченно закашлялся Бэльбик. – Вы знаете, открою вам небольшую тайну. Корпорация заключила рекламное соглашение со звездой первой величины в шоу-сетях, с неким Порки. Слышали о таком? Моя жена от него без ума! Это такой красавец! Так вот, мы с вами будем участвовать в центральном шоу на канале TI200! Мне обещали добавить сорок сантиметров роста! Голографически, конечно! Ну вам-то ничего этого не нужно, вы и так образцовый мужчина, Кидди! Думаю, после этого шоу вы недолго продержитесь в молодых холостяках!

«Только мне шоу и не хватало!» – раздраженно подумал Кидди, сбрасывая линию.

В номере, в котором он прожил восемь лет, стояла тишина. Поклеенные Магдой бумажные обои на стенах и прозрачные шторы на окне выглядели глупо, как выглядела бы летняя рубашка на человеке в зимнюю пору. Ничего милого сердцу вокруг. Восемь лет он старался не прикипать ни к чему сердцем, не обрастать мелочами, чтобы эта его жизнь с обратной стороны Луны не впиталась ему в кожу, и вот она все-таки приросла, но приросла не уютом и теплом, а холодом и ложью.

«Поделом», – почти равнодушно прошептал Кидди.

За окном в черном звездном небе пылало Солнце. База была старой, теперь так уже не строили. Что в зданиях, что в кораблях окна заменяли панели экранов. Никакой разницы на первый взгляд на экранах и картинка чище казалась, и передавалась она в реальном времени, не говоря уж о возможности установить за таким «окном» любой вид, вот только это окно из его комнаты, в котором Кидди ничего, кроме куска лунной равнины, звезд и металлических ферм не видел, оказалось для него дороже всех возможных удобств. Впрочем, Кидди завидовали немногие, только новички, у которых из-за нахождения в помещениях без окон порой возникали приступы клаустрофобии, а Тусис так вовсе боялся лунной поверхности. Он и в баре садился ближе к стене, как будто это могло его спасти. «Ужас! – повторял он. – Смотрю на эту лунную равнину и чувствую себя как живая рыба в аквариуме, которая рассматривает через стекло разогреваемую жаровню! Как ты выдержал тут восемь лет»?

Восемь лет… Какой-то блеск почудился Кидди в воздухе. Справа. Кидди резко развернулся, но искрящегося тумана не обнаружил. В зеркале поблескивали пуговицы на его кителе, который Магда повесила на дверцу шкафа. Кидди раздраженно вытер лоб и почувствовал, что взмок от пота. Он разделся и снова пошел в душ. Он простоял там полчаса. Одной рукой уперся в стену, другой каждую минуту перебрасывал температуру с горячей на холодную. Так долго, сколько мог вынести, пока головная боль и мышечная судорога не сменилась физической усталостью. Из душевой кабинки выбрался не открывая глаз. Отчего-то испугался, что увидит на стене портрет матери. А еще больше того, что услышит ее голос. Или голос Магды. Или увидит ее. Он не хотел видеть никого. Он устал.

Кидди медленно оделся, посмотрел в зеркало и, как и ожидал, увидел там унылого типа с мешками под глазами и красными прожилками на белках. У Магды где-то лежали капсулы тоника, но Кидди не хотелось копаться в ее вещах.