Книга Красный и белый террор в России 1918-1922 гг. - Алексей Литвин

Казалось бы, если «невозможно доказать», то не следует об этом и говорить. Для Уншлихта оказалось нужным насаждение огульной подозрительности и тем самым необходимость аппарата, который бы с «этими возможными организациями» боролся. И как-то забывается при этом, что «организации» были мнимые, а ведомство — реальное.

ОГПУ предлагало быстрое силовое, радикальное решение сложных проблем. 22 октября 1923 г. Дзержинский в записке Сталину предлагал расширить права комиссии по высылкам, принимать решения по докладам председателя ОГПУ, и тогда в месячный срок Москва будет очищена от «злостных элементов»[623]. В тоталитарном государстве различные ведомства стремились доказать вождю свою нужность способностью решить быстро встававшие вопросы. Они конкурировали в стремлении приобрести больше власти для себя и тем влиять на вождя. В середине 20-х среди большевистского руководства продолжали превалировать идеи «военного коммунизма», радикализм и силовые решения[624].

Н. В. Крыленко (1885–1940), возглавлявший во время гражданской войны Верховный революционный трибунал при ВЦИК, в 1921 г. — начальник Экономического управления ВЧК, а в конце 20-х — прокурор республики, попытался в мае 1925 г. как-то ограничить функции ОГПУ. Скорее всего, в глазах вождя он хотел поднять роль прокуратуры и в целом Наркомата юстиции, т. к. против методов работы ОГПУ Крыленко не возражал. В записке, направленной в Политбюро ЦК, Крыленко сообщал, что ОГПУ вынесло практику рассмотрения дел во внесудебном порядке за рамки нормативных актов. «Судебная тройка» ОГПУ выносила смертный приговор не только шпионам, бандитам и фальшивомонетчикам, но в порядке исключения и по иным делам. Прокурор писал, что «исключения превратились в правило… нет буквально ни одной статьи Уголовного кодекса, по которой бы ГПУ не считало бы себя вправе принять к своему производству дело». На заседании в феврале 1925 г. «судебная тройка» рассмотрела 308 дел, 3 апреля — 319. Приговоры были суровы, хотя при таком «конвейерном» суде ни о каком внимательном рассмотрении дел не могло быть и речи. По данным Крыленко, в 1924 г. «судебные тройки» ОГПУ приговорили к расстрелу 650 человек (6,9 % общего числа осужденных), в то же время все суды РСФСР приговорили к расстрелу 615 человек (0,9 % общего числа осужденных). Крыленко писал, что высланные «судебной тройкой» в северные районы Сибири старики-священники и «социально вредные» старухи бросаются на произвол судьбы. Потому подобная практика «превратила административную высылку в тюремное заключение, которое ничем не отличается от содержания в любой тюрьме по суду».

Крыленко заключал: «Получилось положение, при котором всякое более или менее значительное дело из проходящих через ГПУ, как правило, заканчивается внесудебным приговором и не доходит до суда», и предлагал усилить прокурорский надзор за деятельностью ОГПУ.

Ко времени написания этой записки ЦИК своим решением 28 марта 1924 г. создал при ОГПУ Особое совещание, которое занималось высылкой или заключением в концлагерь, расстрелом шпионов, контрабандистов, валютчиков, а чуть позже и фальшивомонетчиков. В 1925 г. в советских тюрьмах отбывали срок 144 тысячи, в 1926-м — 149 тыс., в 1927-м — 185 тыс. человек. Для сравнения заметим, что в 1912 т. в царских тюрьмах было 183 864 заключенных, а в 1916-м их число сократилось до 142 399 человек.

Все замечания и предложения Крыленко ОГПУ отвергло. Прокурор был обвинен в том, что не понимает «политической обстановки», значения «борьбы с контрреволюцией и предупреждения роста политических партий, террористических групп и т. п.». Руководство ОГПУ полагало, что передача дел в суд вызовет негативные последствия, так как последние «потеряли до некоторой степени чекистскую упругость и немного ослабли для ударной работы». В судах дела подолгу лежат и слушаются, когда политическая конъюнктура уже изменилась. Это, считало ОГПУ, грозило самому существованию СССР. Этот отзыв свидетельствовал о готовности руководства ОГПУ действовать преимущественно теми же методами, опыт которых был ими приобретен в годы гражданской войны. Они победили и считали, что действовали тогда правильно. Дзержинский был убежден в том, что чекистам нужно дать больше прав, а их действия может контролировать только он сам и никто другой. 4 февраля 1926 года он писал Менжинскому: «Практика и теория Наркомюста ничего общего с диктатурой пролетариата не имеет, а составляет либеральную жвачку буржуазного лицемерия… Пока Наркомюст будет тем, чем он есть, наше государство не сможет быть в безопасности без прав ОГПУ»[625].

Записки Дзержинского, написанные в марте 1926 г., направлены на выселение из Москвы и других городов семей нэпманов, конфискацию их имущества. «Я думаю, — писал он на бланке председателя ВСНХ, — надо пару тысяч спекулянтов отправить в Туруханск и Соловки». Сталину предложение Дзержинского понравилось, и 1 апреля по его предложению была создана комиссия (Дзержинский, Ворошилов, Ягода, Угланов) для «принятия всех необходимых мер». Начальник экономического управления ОГПУ А. Прокофьев в рапорте Ягоде докладывал, что руководства московских большевиков и Моссовета согласились не пускать в Москву «нетрудовых спекулятивных элементов», ликвидировать низовую кооперацию, «занимающуюся спекуляцией совместно с частниками». В результате с 1 июля 1926 г. в Москву запрещался въезд на постоянное жительство «всем нетрудовым элементам»; все приезжавшие облагались налогом, срок пребывания в столице для них ограничивался одним месяцем; за непрописку брали штраф; частные торговцы облагались большим налогом[626].

Свертывание нэпа (в этом активную роль играли репрессивные органы) и переход к большому скачку (индустриализация, коллективизация) вызвали недовольство населения ухудшением условий жизни. Психологически партийное руководство было готово пойти на жесткие репрессивные меры, защитить доносительство и «пролетарское революционное чутье». Орудие для проведения усиления карательной политики было готово: ОГПУ. Были и отвлекающие приемы: пропаганда строительства социализма в одной отдельно взятой стране, безопасность Родины и… антисемитизм. Документы Информационного отдела ОГПУ свидетельствуют о нарастании антисемитизма (во всех бедах людей виновны евреи) именно с 1926 года[627].