Книга Одинокое ранчо (сборник) - Томас Майн Рид

Глава 66. Жестокое искушение брата

Выйдя из палатки, Урага в задумчивости останавливается. Предложенный Роблесом образ действий кажется вполне разумным. Если добиться согласия девушки, остальное можно уладить без труда. В приграничных пуэблито сыщется достаточное количество священников, готовых склониться перед властью более могущественной, чем власть церкви – даже в Мексике, этом раю для падре. Золото перевесит все сомнения по поводу законности брачной церемонии, какими подозрительными не выглядели бы, обстоятельства, при которых жених и невеста идут к алтарю. Уланский полковник прекрасно это понимает.

Но есть еще моменты, которые следует хорошенько обдумать, прежде чем давать делу ход. Эскорт не должен знать лишнего. Тут десять человек, все головорезы, как на подбор, питающие к командиру братские чувства. У каждого за плечами какое-нибудь преступление, а многие запятнали душу убийством – ничего странного для мексиканского солдата при режиме Санта-Анны. Этот факт и среди офицеров не редкость.

Отделяясь от главных сил, Урага подбирал людей с прицелом на исполнение зловещего замысла. Эти ребята как раз из тех, кто поможет в любом кровавом деле. Стоит ему отдать приказ расстрелять или повесить пленников, они выполнят его с готовностью спущенных со сворки гончих, радуясь жестокой забаве. Но все же полковнику не хочется посвящать их в тайны нынешнего своего плана. Уланам ни к чему слышать разговор, который он собирается завести с пленниками, и способ избежать лишних ушей приходит на ум сам собой.

– Ола! – окликает он кавалериста с шевроном на рукаве, старшего среди прочих. – Подойдите-ка сюда, сержант!

Сержант подходит и берет под козырек, ожидая дальнейших распоряжений.

– Командуйте седлать лошадей! – бросает Урага.

Приказ отдан, и вскоре солдаты стоят у стремени, пытаясь понять, по какой надобности их так неожиданно отправляют.

– По коням! – отдает команду полковник через посредство унтер-офицера. – Скачите вверх по реке и выясните, если ли где выход наверх. Берите с собой всех, оставьте только Гальвеса для охраны пленников.

Получив эти инструкции, сержант снова берет под козырек. Затем, повернувшись к стоящим чуть поодаль уланам, передает команду. Кавалеристы вскакивают в седла и покидают место действия. Остается один только Гальвес – как старому «приятелю» полковника и участнику не одного совместного преступления, ему дозволяется слышать все.

Маневр не ускользает от внимания двоих, лежащих связанными под деревом. Разгадать его смысл они не в силах, но не ждут для себя ничего доброго. Хуже того, Урага подзывает к себе Гальвеса и шепчет что-то ему на ухо.

Недобрые предчувствия усиливаются, когда часовой возвращается, распутывает узел на лодыжках у доктора, поднимает его и ведет прочь. Когда Гальвеса спрашивают, в чем дело, тот не утруждает себя ответом, просто буркает грубо, что получил приказ разделить пленников. Схватив врача за руку, он отводит его на несколько сот ярдов в сторону, снова укладывает на землю и встает на караул. Это действие выглядит подозрительно, внушает опасения, причем не столько у дона Просперо, сколько у самого Миранды.

Последний недолго теряется в догадках. Почти сразу же место, занятое недавно другом, занимает враг. Рядом ним стоит Хиль Урага.

Следует пауза без слов, только обмен взглядами: дон Валериан смотрит с вызовом, Урага – с торжеством. Но ликование в глазах последнего несколько сдержанно, словно в ожидании развязки, способной либо выпустить его наружу, либо пригасить.

Молчание нарушает улан. Это первое его обращение к бывшему начальнику с той минуты как тот стал его пленником.

– Сеньор Миранда, вы, без сомнения, пытаетесь понять, зачем я приказал удалить вашего товарища, – заявляет он. – На это я отвечу, что хочу поговорить с вами и не желаю, чтобы кто-то мог слышать нас, даже ваш драгоценный друг дон Просперо.

– О чем нам с вами говорить, Хиль Урага?

– О предложении, которое я намерен сделать.

Миранда молчит и ждет.

– Позвольте прояснить для начала, хоть это вам и так понятно, что жизнь ваша в моих руках, – продолжает негодяй. – Если я приставлю к вашей голове пистолет и вышибу вам мозги, никто не притянет меня к ответу. Существуй хоть малейшая опасность расплаты, я избег бы ее, сдав вас на милость военного трибунала. В глазах государства вы подлежите казни, поскольку наши военные законы, как вам известно, без труда можно распространить на ваш случай.

– Известно, – отзывается Миранда, в котором последнее замечание задевает дух патриота. – Я знаю, что моей несчастной страной правит ныне деспотизм. Он может творить все, что заблагорассудится, не обращая внимания на законы и конституцию.

– Вот именно, – кивает Урага. – Вот поэтому я и намерен сделать вам предложение.

– Ну, так изложите его. Выкладывайте, сеньор, не тратьте лишних слов. Вам нет нужды опасаться последствий, я ведь пленник и не могу дать отпор.

– Раз вы приказываете мне говорить без обиняков, исполню приказ буквально. Вот мое предложение: в обмен на вашу жизнь, которую я имею власть как отнять, так и сохранить, вы отдадите мне свою сестру.

Миранда извивается так, что веревки, стягивающие запястья, глубоко врезаются в кожу. Но не издает ни звука – обуревающие его чувства слишком сильны, чтобы говорить.

– Не поймите меня превратно, дон Валериан, – продолжает его мучитель тоном, который должен выражать утешение. – Когда я прошу отдать мне сеньориту, я подразумеваю честные намерения. Я хочу сделать ее своей женой. И ради сохранения вашей жизни она согласится, если только вы воздействуете на нее в нужном смысле. В противном случае у нее не будет права называться преданной сестрой. Излишне говорить, что я люблю ее, вам это уже известно. Примите предложенные мной условия, и все будет хорошо. Могу даже пообещать вам снисхождение государства, поскольку нынешнее мое влияние в высших сферах несколько отличается от того, каким я располагал в бытность вашим подчиненным. Его достаточно, чтобы выхлопотать для вас помилование.

Миранда по-прежнему молчит. Молчит достаточно долго, чтобы пробудить нетерпение в том, кто диктует условия и побудить его прибегнуть к угрозам, которые давно готовы сорваться с языка.

– Откажитесь… – продолжает улан. На лицо его набегает тень, а в глазах появляется зловещий блеск. – Откажете мне, и не увидите следующего восхода солнца. То, которое светит сейчас, окажется для вас последним, потому как ночи вам не пережить. Видите тех грифов на утесе? Они точат клювы в предвкушении пира. И получат в качестве угощения ваш труп, если вы отринете мои условия. Примите их, дон Валериан Миранда, или прежде чем завтрашнее светило достигнет зенита, эти птицы пожрут вашу плоть, а дикие звери полакомятся костями. Отвечайте, не увиливая. Я требую ясного ответа: да или нет?

– Нет! – следует односложный возглас, почти выкрик того, к кому обращены угрозы. – Нет. Никогда я не соглашусь на них. Я в вашей власти, Хиль Урага. Приставьте пистолет к моей голове, выбейте мне мозги – по вашим словам, вы вправе безнаказанно это сделать. Убейте меня любым способом, каким захотите, даже пытайте. Нет пытки более жестокой, чем видеть вас мужем моей сестры, хоть с моего согласия, хоть с ее собственного. Вы не заставите меня пойти на столь бесчестные условия, не добьетесь ничего и от нее. Моя благородная Адела! Она предпочтет видеть меня убитым, и сама умрет вместе со мной!