Книга Сирия и Палестина под турецким правительством - Константин Базили

Бейрут. Гравюра В. Г. Бартлетта, 1820-е гг.

Разрушая египетскую систему управления, которая была отлично приноровлена к местностям и к политическому состоянию края, Порта по-старому разделила Сирию на несколько пашалыков, или эйалетов. Халебскому были даны прежние его границы; Таврийские округа составили Аданский пашалык; Тараблюсский вошел в состав Сайдского эйалета, которого столицей сделался Бейрут. Иерусалим и вся Палестина составили особенный санджак, управляемый мирмираном (генерал-лейтенантом, или старинным двухбунчужным пашой) под надзором сайдского мюшира (трехбунчужного паши).

Личные качества Эсад-паши халебского, старого истребителя адрианопольских янычар, спасли эту часть Сирии от потрясения. В Дамаск был назначен сперва Хаджи Али-паша и вскоре затем переведен в Джидду для управления Меккой и Мединой, а на его место поступил Неджиб-паша, один из самых образованных и любезных эфенди ев старого покроя, любитель литературы и поэт, служивший дотоле в министерствах, где он не мог приобрести никаких практических дарований в науке управления. К тому же он был напуган воспоминанием о последнем дамасском паше Селиме, растерзанном чернью незадолго до вторжения египтян; он слышал со всех сторон проклятья правоверного народа на Ибрахима за его вольнодумство, которому приписывались все его строгости к мусульманам. Неджиб слыл в столице вольнодумцем; в Дамаске прикинулся он ханжой, в надежде тем привлечь к себе сердца и усилить свое влияние. Но он успел только внушить дамасской черни дерзость и самонадеянность. Когда же в осень 1841 г. при отзыве ливанских междоусобий чернь предалась неистовствам, паша постиг свою ошибку и убедился в истине, дознанной Ибрахимом, что веротерпимость и укрощение фанатизма служат в Сирии лучшими поруками влияния законной власти на умы народа[253].

Побережная полоса Сирии — от Латакии до Газы, с Ливаном, с Галилейскими и Иудейскими горами — искони таит в себе зародыш политических волнений, с преданиями о наследственных распрях между племенами, населяющими этот край. Здесь всего более разыгрались народные страсти в последнюю войну под влиянием внутренних и внешних деятелей. Здесь преимущественно отозвались ошибки новых властей, которые так неосторожно пробивали себе дорогу, раздувая вихрь безначалия и мало заботясь о последствиях. К тому же выбор пашей, которым Порта вверяла Сайдский эйалет и Палестину, был самый неудачный. В продолжение семи лет восемь пашей сменились последовательно в Бейруте и столько же в Иерусалиме.

Турки ни сведений, ни опытности, ни способности достаточной не имели, чтобы по собственным внушениям или по преданиям жалостной старины образовать новое управление Сирии. Они могли извлечь много выгоды себе от опыта, приобретенного египтянами, если бы они поберегли те гражданские постановления, которые согласовались с правилами и видами султанской власти. Напротив того, они поспешили все разрушить, все уничтожить именем танзимат хайрие, т. е. прав, дарованных султаном в Гюльханейском манифесте, хотя права эти существовали только в теории или, вернее сказать, были только обещаны. Прежде чем составить себе какое-либо понятие о финансовых средствах новоприобретенного края, они уничтожили египетскую хозяйственную систему. Не станем уже говорить о злоупотреблениях турецких чиновников при самом занятии Сирии. 70-тысячная египетская армия была всем снабжена на один год; ее магазины достались победителям, а 15-тысячная турецкая армия не нашла в них провианта на полгода. Великолепная антиохийская мыза была расхищена. Изо всех хозяйственных обзаведений египтян остались одни нагие здания. Новонаселенные Ибрахимом земли опустели.

При ниспровержении всех гражданских постановлений египтян народ был убежден в том, что уже никаких податей платить не будет, кроме поземельной подати мири, которой искони обложен каждый округ и которая при упадке монеты едва ли соответствует теперь двенадцатой доле первоначальной своей ценности. Этими опрометчивыми мерами Порта хотела приласкать народ и упрочить завоевание Сирии сочувствием ее племен к султанскому правлению. Было вернее достигнуть этой цели прощением недоимок или дарованием податей за полгода или за год, не отрекаясь от законных прав власти.

Когда не стало денег, турки в противность своим обещаниям начали обращаться мало-помалу к египетской системе налогов и по-старинному отдавать на откуп много податных статей. Поголовная подать фирде, о которой мы уже говорили (гл. 7), была восстановлена под именем вергы, с уступкой от казны одной трети противу списков египетского сбора. Народ роптал, а правительство при усилении налогов не могло, однако ж, уравновесить итог приходов и расходов по сирийскому управлению и по содержанию 15- или 20-тысячного корпуса в завоеванном крае. В семь лет Сирия поглотила более 300 тыс. мешков (около 9 млн руб. серебром) из государственной казны. К тому же при слабости управления сумма недоимок с каждым годом усугубляется, а в нынешнем (1847) году достигает уже 140 тыс. мешков. Одни таможни представили при новом финансовом устройстве значительные барыши в сравнении с периодом египетским; но этого не должно приписать усилению торговли и промышленности края — напротив, и торговля, и промышленность значительно ослабели, — но единственно введению нового тарифа на основании торговой конвенции 1838 г., которая уничтожила все монополии по отпускной торговле и все внутренние пошлины с привозных товаров.

Конвенция эта составляет новую эру для торговли Османской империи с европейскими державами и вместе с тем одно из важнейших государственных преобразований; а потому мы должны объяснить здесь ее основания.

В эпоху первоначальных своих торговых трактатов с европейскими государствами Турция обложила внешнюю торговлю общей трехпроцентной пошлиной как по привозным, так и по отпускным товарам без всяких ограничений. Таким образом на Востоке были заблаговременно осуществлены самые смелые новейшие теории о свободе торговли, развившиеся теперь в английском обществе под именем free trade. Всеобщее обеднение государства, столь пышно одаренного всеми богатствами почвы и климата, изнеможение и разрушение древней его промышленности, которая от времен незапамятных делала Европу данницей Турции, красноречиво отвечают на все эти теории, ложные, как все теории безусловные, которых поборники и проповедники упускают из виду обстоятельства края и эпохи и степень и направление промышленного развития общества, страстно оглашаемого учением привлекательным.