Книга Песенка для Нерона - Том Холт

Миррина даже повернуться не успела — она не услышала треск за звоном посуды, которую несла. Спевсипп зашел к ней со спины, обхватил длинными пальцами ее тонкую шею и сжал крепко, как плотник сжимает два куска дерева на рыбьем клею. Она со звоном уронила золотой хлам и принялась дергаться, трястись и отплясывать, пыталась пинаться пятками, махала руками, как цепами, изгибала спину и билась, как рыба на крючке, когда ее выдергивают из воды, а потом совершенно неожиданно замерла и повисла в руках Спевсиппа. Он разжал пальцы и она стекла на землю, а металлические изделия под ней забрякали и зазвенели. Все произошло очень быстро и очень ладно. Дело сделано.

(Это было исключение из правила. Обычно, когда люди начинают убивать других людей, можно прозакладывать голову, что что-то пойдет не так. Ну например, когда Луций Домиций приказал убить свою мать, все прошло совсем не так гладко — щелк, вжих, хруп и все. О нет. Сперва собрался военный совет с привлечением всех доверенных советников, их людей и помощников этих людей и приспешников помощников; все они уселись вокруг стола и несколько часов чтоеслили, сомневались, впадали в отчаяние и выдвигали предложения одно глупее другого; они применили яд, но она оказалась куда ядовитее и сожрала его, как варенье; тогда какой-то гений предложил использовать хитроумное устройство, которое уронит на нее потолок, пока она спит, но это устройство, конечно, установили на шару, без проверки, и его заклинило; тогда они вызвали инженера-консультанта, который удалился и вернулся с чертежами, разрезами и профилями корабля со специальной панелью в дне, которая открывалась под воздействием блестящей системы весов, рычагов, противовесов, укосин, шестеренок и тросов — и раскладной корабль сработал как надо, ухнул на дно Неаполитанского залива со всей командой, да только старенькая мама Луция Домиция оказалась такой чудесной пловчихой, что по-собачьи доплюхала до берега, а потом рванула по дороге прямо в свою виллу, скрипя дурацкими каблуками и сквернословя, как кавалерийский эскадрон на уборке сортиров; после этого, я подозреваю, они наплевали на все условности, потому что просто послали солдата с испанским мечом, который моментально выполнил задание и вернулся в казарму к вечерней поверке. Существует отличная история про то, как она сама велит солдату вонзить меч в грудь, вскормившую такое чудовище, но я в это не верю. Думаю, она обернулась, сказала: а ты что за хрен собачий — и тут же увидела Перевозчика с протянутой в ожидании двух своих грошей рукой).

Вот так все и было. Капитан сказал, что лучше всего будет сбросить тела в яму, после того как золото будет извлечено, завалить камнем, обломками дерева и всяким хламом — и никто никогда ничего не узнает, потому что никто, кроме нас, и не знал, куда они направлялись и что решили завернуть в Африку по дороге на Сицилию. Дешево и сердито. Я уже говорил, что он был необычным человеком, наш капитан — не такой, как я и не такой, как Луций Домиций. Мы бы с Луцием Домицием не сумели организовать и ослиные гонки на сельской ярмарке.

Вы спрашиваете, жалко ли мне Аминту, Скамандрия и Миррину? Ну, да, думаю, жалко. В основном Аминту. Его ошибка заключалась в том, что он не ожидал, что они найдут сокровища Дидоны, и потому не планировал наперед, не прикидывал, что им потребуется и что они будут делать, и вдруг бац! — вот оно, состояние, достаточное, чтобы покрыть государственный долг Рима, лежит себе в погребе, как запас репы. После этого события начали развиваться с такой быстротой, что он даже не успевал их осознавать, так что конец мог быть только один. Я сочувствую Аминте, потому что теми же словами можно описать всю мою жизнь; и чего уж там — только псих мог поверить в спрятанные сокровища. Если упорно верить в такие сказки, мозги закипят. Думаю, боги неплохо с него повеселились, утопив его в меду, а с богами спорить не стоит.

Скамандрий; ну, он был младшим братом и делал, что сказано, так что мне не в чем его винить. Он сэкономил римлянам два деревянных бруска и три грошовых гвоздя.

Миррина; что ж, мне иногда снится ее лицо, багровое и вздутое, с вылезшими из орбит глазами; а то бывает другой сон, в котором я женат многие годы, и однажды я просыпаюсь, солнечный свет струится сквозь окна, птички поют, а она лежит рядом — мертвая, задушенная, постель пропиталась мочой, ладони у меня горят, а суставы пальцев адски жжет. Обычно в этот момент я и просыпаюсь.

— Ладно, — сказал капитан. — Так-то лучше. И какого черта нам делать теперь?

Все замерли и уставились на него в ожидании приказов — кроме безымянного приятеля Офеллина, который все еще вытирал кровь с лица. Потом до меня дошло, что капитан смотрит на меня; мысли у меня сразу спутались.

— Вы двое, — сказал капитан. — Что вообще происходит? Кто вы такие и кто были эти идиоты?

Ну, такому, как он, врать даже не подумаешь. Луций Домиций стоял с таким видом, будто кто-то освежевал его и натянул кожу на статую, так что было понятно, что отвечать придется мне. Я постарался быть краток, рассудив, что в деталях он не нуждается и хочет знать только основные факты. Я сказал, что мой друг — Нерон Цезарь, что мы с ним бродим с места на место последние десять лет, пытаясь заработать на жизнь, но Аминта, который был главарем банды в Риме, поймал нас и собирался сдать наместнику Сицилии за хорошие деньги, но вышло так, что Миррина прослышала о сокровище, о котором знали только мы, и уговорила братьев заглянуть сюда на тот случай, если оно и вправду существует. Что касается предыдущего раза: нам отчаянно надо было убраться с Сицилии — из-за наместника и всего прочего — а их корабль случайно попался нам по пути. Я сказал, что мне очень жаль, что я обманом выдал Луция Домиция за своего раба, но денег у нас не было, а если бы мы остались на Сицилии, то погибли бы, и я брякнул первое, что пришло мне в голову; так или иначе, сказал я, надеюсь, что все это золото послужит хорошей компенсацией.

Капитан рассматривал меня довольно долго, а потом сказал:

— Ладно, хрен с ним, — и я увидел, как он выкидывает все это из головы, потому что правда это или ложь, но в любом случае она никак не влияла на необходимость переместить миллион тонн золота из храма на корабль. Мне страшно полегчало, потому что это значило, что мы с Луцием Домицием не последуем за Аминтой, или по крайней мере — не прямо сейчас. Не так много требуется, чтобы меня развеселить. Спасите меня от неминуемой смерти — и я счастлив, как свинья в грязи.

Ладно. Как бы вы решили нашу проблему?

И это не ярмарочное соревнование. Вы бы посидели, подумали, может, покрутили ее в голове день-другой или стали набрасывать планы палочкой в пыли. И вы могли сказать себе, да ну его нахрен; ну не могу я ничего придумать — и что? Именно; что с того? Капитан, однако, был лишен такой роскоши. Ему надо было придумать работающий план, используя то, что было под рукой; он должен был действовать быстро и не мог позволить себе напортачить. Последнее было самым важным. Возможно, чтобы понять это, надо было там побывать. Я не могу передать саму атмосферу: девятнадцать мужиков стоят вокруг такого богатства, какого они не видели за всю жизнь, и все оно принадлежит им; они станут богаче, чем римские сенаторы или цари Вифинии — и они, и их потомки на сотню поколений — все их проблемы будут забыты, но для этого надо решить одну-единственную: доставить все это добро на корабль. И решение этой проблемы было не их обязанностью. Это была задача капитана. Говоря о вопросах жизни и смерти — здесь речь шла о их жизнях и его смерти (никаких сомнений), если он не справится. А ведь он не был к такому подготовлен, он не был архитектором или одним из тех ребят, которые зарабатывают на жизнь, сплавляя огромные каменные блоки по рекам на плотах; он не мог послать за инженером-консультантом, как Луций Домиций, когда тому потребовалось убить свою мать. Эти девятнадцать человек стояли там в мертвой тишине, затаив дыхание и ждали, когда он скажет: ладно, вот как мы поступим. Он должен был произнести эти слова, потому что иначе его порвали бы в такие мелкие клочья, что к Паромщику он явился бы в бутылочке из-под духов; и произнести не от балды, а на самом деле зная, что надо делать.