Книга Генерал Алексеев - Василий Цветков

Исторические параллели с временами комиссаров Великой Французской революции, восторгавшие многих политических деятелей, Михаила Васильевича, как академического профессора военной истории, отнюдь не вдохновляли. «Относительно комитетов скажу, что какие бы приказы ни писались, комитеты всегда будут вмешиваться во все. Их необходимо уничтожить. Конечно, сразу сделать этого нельзя, к этому надо прийти постепенно. Военная история, насчитывающая тысячелетия, дала свои законы.

Мы хотели их нарушить, мы и потерпели фиаско… Я смотрю на комиссаров, как на меру временную. Продолжительной она не может быть, так как это несовместимо с организацией вооруженной силы. Военная история уже знакома с институтом комиссаров во времена Директории, и тогда они, кроме вреда, ничего не принесли. Малая польза, приносимая их деятельностью, не окупает большого вреда, приносимого двоевластием».

И все же вывод был не таким уж мрачным. Веру в солдата Алексеев пытался сохранить и в таких условиях: «Надо только вновь вложить в сердце солдата заглохшие чувства, они спят, но не вытравлены. И, когда это будет сделано, отступающие ныне части пойдут вперед…»

В общих чертах Алексеев повторил на совещании свою точку зрения в отношении развития немецкого наступления и вероятной «угрозы Петрограду», сильно беспокоившей правительство. «Прежде я был того мнения, что Петроград вне опасности, но тогда у нас была армия; теперь же, когда осталась одна пыль человеческая, ни за что ручаться нельзя. Но поход на Петроград очень сложен. Другое дело — операции против Риги и Полоцка, они возможны. В этих местах возможен прорыв нашего фронта, что заставит нас отойти от Двины. Противник будет теперь вести удар на правый фланг Румынского фронта, чтобы отрезать от нас Румынию… Из-за образования единой Латвии и последняя ее треть перейдет к немцам. Завладение Ригой и нижним течением Двины имеет слишком большое для немцев значение». Предупреждения опытного стратега вполне оправдались, когда в середине августа немецкими войсками была взята Рига и войска Северного фронта стремительно отступили.

Совещание выработало комплекс мер, реализация которых позволила бы «оздоровить больной организм армии». Алексеев, перечисляя их позднее в письме к Родзянко от 25 июля 1917 г., выделял следующие необходимости: «Признать, что деятели Петрограда не знают армии, а потому должны прекратить всякое военное законодательство и передать это дело в опытные руки Верховного Главнокомандующего… изгнать из армии всякую политику, уничтожить право митингов, ибо вся армия обратилась в бесконечно митингующую толпу… уничтожить “Декларацию прав солдата”… уничтожить войсковые комитеты и комиссаров, которых Керенский считает “глазами и ушами Временного правительства”, эти два института смели бесследно власть войсковых начальников всех степеней и породили самое опасное для всякой армии многовластие, многоголовие… скорее восстановить единоличную власть и ответственность начальников… нельзя допускать, чтобы начальника смущали торчащие сзади “глаза и уши” человека, часто не имеющего никакого понятия о военном деле, но желающего во все вмешиваться и, кроме “глаз и ушей”, совать всюду и свой “нос”… восстановить настоящую дисциплину. Для этого учредить военно-полевые суды… и смертную казнь не только на фронте, но и во всем тылу, ибо прибывающие укомплектования развращены и распущены… создать теперь же отборные части для воздействия в бою на массы, имея их в качестве резерва и для удержания порядка в период мобилизации… вернуть в армию тех честных, твердых служак, которые в последние месяцы были выжиты из частей развращенной солдатской массой»{77}.

Таким образом, следовало вернуть в армии единоначалие, уничтожить все, что было связано с ее «демократизацией», и подтвердить полномочия власти Главковерха. Все эти предложения, хотя и пользовавшиеся поддержкой среди высшего командного состава, не могли быть реализованы в тех условиях без существенных изменений как политического курса, так и в самой системе власти и в составе ее конкретных носителей.

Во время совещания в Могилеве Алексеев просил Керенского о возможном возвращении на службу, однако никакого определенного ответа не получил. Но отставной генерал уже обладал значительным авторитетом среди тех политических сил, которые летом 1917 г. все определеннее заявляли о назревшем «сдвиге вправо». Алексеев принял предложение войти в состав создаваемого Совета общественных деятелей, политический «вес» которого поддерживался благодаря участию в его работе известных политиков и военных: Родзянко, Милюкова, Юденича, Корнилова. В Совете пытались преодолеть традиционное взиамоотчуждение военных и политических сфер. На его первом совещании 8—10 августа, прошедшем в т.н. «словесной аудитории» Московского университета, выступали с докладами члены Союза офицеров. Выступил с докладом и Алексеев. Но основные программные политические выступления прозвучали несколькими днями позже. 12 августа в Большом театре начало работу Всероссийское государственное совещание, призванное оказать поддержку курсу, проводимому Временным правительством.

15 августа на утреннем заседании выступил Михаил Васильевич. Его доклад, обсуждавшийся накануне на Совете общественных деятелей, полно и правдиво обрисовал тяжелое состояние фронта. Все переживания и надежды, переполнявшие генерала все предшествующие годы войны, отразились в этом выступлении. Алексеев начинал с описания истории побед и поражений русской армии с 1914 года. С подъемом, в несколько необычном для себя стиле, генерал говорил о победах русского оружия в Галицийской операции, об отражении немецкого наступления в 1915 г., о переломных операциях на Восточном фронте — в 1916 г. Михаил Васильевич был уверен, что именно слова о тяготах войны смогут найти путь к сердцам слушателей: ведь в России «нет семьи, которая не выслала бы туда, на действующий фронт, отца, брата, сына, а иногда и нескольких членов семьи вместе… Все ваши мысли, граждане, я думаю, с надеждой и тревогой устремляются туда, где русская армия отстаивает честь и достоинство России, скажем больше, — где она выковывает ту или другую, славную или тяжкую судьбу России и поколений — не только настоящего, но и поколений будущего».

Бывший Главковерх напоминал слушателям, что причины успехов заключались не столько в умелом командовании или в боевом опыте вышедших на войну подразделений. Главное, по его убеждению, заключалось в том, что, несмотря на все фронтовые трудности и многочисленные «кризисы» вооружения и снабжения, сохранялось единство, твердое доверие между солдатами и офицерами. Именно на этом держалась воинская дисциплина, и именно это качество помогало вливаться в сложившиеся боевые «семьи» новым тыловым пополнениям. Дух армии был высок. «Россия обладала армией, сильной все-таки числом, но очень слабой в технике и бедной артиллерийскими средствами». Однако «мы обладали твердым, послушным и храбрым солдатом, в особенности в тех случаях, когда его вел за собой офицер… было глубокое сознание долга, было единение между солдатом и офицером, был, наконец, закон, который карал не желающих идти вперед». Новые солдаты и офицеры, прибывшие на смену погибшим, не обладали должной боевой подготовкой, «менее искусен был этот офицер, но он с такой же охотой отдавал свою жизнь и шел впереди солдата». «Вот с такой армией, — отмечал генерал, — сильной численностью и слабой в технике, сильной в своем нравственном облике и внутренней дисциплине, дошли мы до светлых, ясных дней революции».