Книга Рыцарь в черном плаще - Эрнест Капандю
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это все, — продолжал Сен-Жермен, складывая пергамент, — если строго следовать этому режиму, то больной должен вылечиться совершенно.
— И он вылечился? — спросил король.
— Да, государь. Он себя чувствует великолепно.
— И этот человек принимал ванны с человеческой кровью и заставлял впускать в свои жилы кровь добродетельных и невинных девушек?
— Да, государь.
— И это происходило в Париже?
— Да, государь.
— А я этого не знал! И начальник полиции мне не доложил. Возможно, он сам об этом не знал.
Сен-Жермен утвердительно кивнул.
— Прекратим эти шутки, — продолжал Людовик XV, — о них тяжело слышать. Притом просто невозможно поверить в подобную гнусность.
— Если бы не было Тиберия, маршала де Жие и других личностей подобного рода, — продолжал Сен-Жермен, — я мог бы сомневаться. Но король не должен удивляться, когда в наше время повторяют то, что делали прежде…
— Милостивый государь, — возразил король строгим тоном, — тот, кто утверждает подобные вещи, должен представить доказательства. Знаете ли вы при дворе, в Париже или в провинции людей, которые для собственного удовольствия принимают ванны из крови?
— Я осмелюсь заметить вашему величеству, — сказал Сен-Жермен с величайшим спокойствием, — я не сказал, что это делалось для удовольствия.
— Какова бы ни была причина, а все-таки подобные люди, если они действительно существуют, не живут же в воображаемых пространствах, и начальник полиции должен знать, где их найти.
— Это правда, — медленно отвечал Сен-Жермен, — для того, чтобы захватить главного виновника, того, кто вызвал князя в Париж, того, кто употребляет в столице королевства гнусное средство излечения, предписанное монгольским доктором, нужно недалеко протянуть руку.
Произнеся последние слова, Сен-Жермен посмотрел на графа де Шароле. Принц Бурбон остался бесстрастен и выдержал этот взгляд, как человек, не понимающий его выражения.
— Вы можете назвать того, кто следовал рецепту монгольского доктора? — спросил король.
— Государь, — с достоинством сказал Сен-Жермен, — я могу открыть обстоятельства, но мне не следует называть высокопоставленного преступника.
— Высокопоставленного преступника, — повторил король.
Людовик XV выпрямился, и его лицо приняло то серьезное и торжественное выражение, которое внушало уважение всем видевшим его на больших церемониях, где король был истинно королем.
— Высокопоставленный преступник! — снова сказал он, делая ударение на этом слове. — Кого вы могли иметь в виду?
— Ваше величество должны догадываться, — возразил Сен-Жермен с необыкновенной твердостью, — что дело касается королевского семейства.
— Милостивый государь, — сказал король, — берегитесь! Вы играете вашей жизнью!
— Знаю, государь, — холодно ответил Сен-Жермен, — но я выиграю.
Положение становилось опасным. Никто не смел произнести ни слова. Все понимали, что граф де Сен-Жермен или погибнет, или займет первое место в общественном мнении.
Король молчал. Он медленно поднял голову и обвел всех присутствующих вопросительным взглядом.
— Господа! — сказал он. — Кто-нибудь, кроме графа де Сен-Жермена, знал, что в Париже есть люди, принимающие ванны из крови?
Настала минута нерешительности и замешательства, потом Ришелье обратился к королю:
— Государь, — сказал он, — слухи об этих ваннах из крови ходили давно и ходят до сих пор.
— Неужели? — спросил король.
— Говорят также, — сказал герцог де Бриссак, — что надо смешивать бычью кровь с кровью молодой девушки и ребенка, приготовленной в известных условиях.
— Утверждают, — добавил Таванн, — что ванны из человеческой крови следует принимать по пятницам.
— Уже давно, — сказал маркиз д'Аржансон, — Париж страдает от многочисленных убийств девушек и детей. Нельзя понять мотивы этих убийств, в них обвиняют Петушиного Рыцаря. Имя его покрывало безнаказанность того, о котором говорит граф де Сен-Жермен, если только граф не ошибается.
— Обвиняли Петушиного Рыцаря, — сказал де Сен-Жермен, — не зная, кто является истинным преступником.
— Но это делает бедного Рыцаря очень занятным, — сказала маркиза Помпадур, — обвинения, направленные против него, были несправедливы.
— Некоторые — да, но не все.
— Как? — с негодованием сказал Людовик. — Подобные происшествия остаются безнаказанными? Боже мой! — продолжал он, поднимая глаза к небу. — Неужели во Франции есть люди, осмеливающиеся позволять себе лечение, которое не осмелился бы позволить себе король, если бы даже жизнь его находилась в опасности и он был бы уверен, что спасет ее таким образом?
— О государь! — вскричала фаворитка, с восторгом целуя руки короля. — Ну почему вся Франция не может услышать произнесенных вами слов!
— Это было бы для Франции лишним поводом, — сказал Ришелье, — опять провозгласить имя «Возлюбленный», которым народ наградил своего короля!
Шумок одобрения послышался в зале.
— Государь, — сказал Сен-Жермен, поклонившись, — мне показалось, что это сказал Генрих IV или Людовик XIV.
— Я хочу слышать имя злодея, который вместе с татарским князем по советам монгольского доктора согласился принимать ванны из человеческой крови, — твердо сказал король.
— Я не могу назвать его, государь.
— Я хочу знать, кто он!
— Я могу указать на него, ваше величество.
— Указать на этого человека, на этого высокопоставленного преступника! — повторил король. — Еще раз предупреждаю вас, берегитесь, вы рискуете многим, граф.
— Когда ваше величество прикажет действовать, я буду действовать.
Наступило тревожное молчание.
— Милостивый государь, — сказал король, — подумайте в последний раз, еще есть время. Ошибиться, впасть в заблуждение значило бы безрассудно рисковать вашей жизнью, потому что дело идет об обвинении, за ложность которого полагается казнь.
Сен-Жермен поклонился.
— Я готов, — сказал он.
— Итак, вы можете указать мне на того, кто в моем королевстве принимает ванны из человеческой крови?
— Да, государь.
— И сделаете это, когда я захочу?
— Да, государь.
— Итак, — сказал король, протянув руку, — я приказываю! Говорите! Укажите!
— Говорить я не могу, этому противится судьба, а указать я в силах.
— Укажите же!
— Государь, в этом мне должен помочь дух. Я вызову его — он придет!
Сен-Жермен, встав, простер перед собой обе руки.