Книга Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь - Татьяна Шарпарь

– Вадим!

– Слушаю, товарищ майор! – Расслабься, не на параде.

– Хорошо, Алексей Николаевич. Слушаю.

– Ты почему не позвонил? Что-нибудь нарыл? На том конце озадаченно замолчали. – Ты меня слышишь, Вадим?

– Слышу, конечно. Просто я в курсе ваших непростых обстоятельств и стеснялся звонить – вдруг не вовремя. А так, нарыл, конечно, но пока немного.

Алексей шепотом взревел:

– Ты с ума сошел, что ли? Какие обстоятельства? Рехнулись все…

– Ну, в общем, – поспешно, не давая втянуть себя в дискуссию по поводу душевного здоровья, начал Вадим, – в холдинге сейчас хозяйствует юрист Южный Иван Ефимович. Почему именно он, непонятно. Потому, что логически начальником должен быть никак не Южный, а Флеров Василий Павлович, или, на худой конец, Мельников Николай Петрович – финансовый директор.

– Знаешь, чего я не понял? – прервал подчиненного Алексей. – А у них экономиста нет, что ли? Я его в списках не нашел.

– Почему нет? – удивился Вадим. – Есть – Виктория Эдгардовна. Я пока с персоналом не знаком, завтра будет общее совещание, тогда посмотрю на всех. Общее впечатление пока складывается какое-то странное: владельца убили, наследник в права не вступил, а люди работают и, кажется, даже в распри не вступают. Вроде бы все хорошо. Но! – Вадим сделал паузу, и Алексей представил его с поднятой кверху ладонью – характерным жестом призыва к вниманию. Между тем, Вадим продолжил: – У меня там все время было ощущение, что готовится еще какая-то гадость. Даже не знаю, почему. Интуиция, что ли. И люди неспокойны. Ходят какие-то слухи, что наследник будет холдинг продавать, причем не кому-нибудь, а Мусалимову. Вот все и трясутся: что там дальше будет. Я с девушкой одной встречался, – в голосе Вадима послышались нотки смущения, – из секретариата, – пояснил он для чего-то, – так вот она утверждает, что за последние месяцы среди клиентов холдинга появилось слишком много кавказцев. Само по себе это ни о чем не говорило бы, если бы она, со слов Анны Дмитриевны, не знала, что незадолго перед их гибелью Петру Ивановичу приходилось сражаться с Мусалимовым, который положил глаз на холдинг. Мусалимов предлагал супругам большие деньги, но хозяин наотрез отказался продавать предприятие. Мусалимов, говорят, отступил, но мы-то знаем, какая это хитрая и коварная лиса. Так что вот еще одна версия.

– Еще что-нибудь?

– Пока все. Завтра совещание.

– Тогда отбой, и чтобы я больше ничего подобного насчет моих непростых обстоятельств не слышал.

– Слушаюсь, товарищ майор! – бодро отрапортовал Вадим.

Иван читал тетушкин дневник, и слезы сами собой текли по его щекам. У нее была совсем простая жизнь. Она была учителем биологии, но работала ли по специальности, Иван не задумывался. А вот, оказывается, работала, и даже были любимые ученики, и ее волновали вопросы воспитания детей. И у нее был план по усовершенствованию преподавания ботаники. Кажется, ботаника как раздел биологии не была любимым предметом Ивана. Да и вообще, в классе к ботаничке относились пренебрежительно: что за предмет такой – пестики, тычинки, корешки. То ли дело математика или история, или грамматика. А тетя Аня хотела, чтобы ботанику любили, и придумывала всякие завлекалки для школьников: викторину, например, или урок в ботаническом саду, или показ учебных фильмов. Дневник был странный: она каждый день делала заметки о том, что интересного произошло. Если ничего не происходило, она просто ставила число и делала в тетрадке прочерк. Но некоторые дни описаны очень подробно, и Иван наслаждался почти изысканной прозой. Об одном летнем дне было написано: «Утро так осторожно разбудило меня, что я не успела даже озадачиться тяготами наступающего дня. Легкая дымка за рекой только усилила ощущение свежести и прелести июня. Как-то сегодня все пройдет, ведь, кроме родных, приедут еще гости, и надо устроить все так, чтобы всем было хорошо. Но это потом, а пока – утро! У Петеньки болит спина. Это оттого, что он подолгу сидит за своим рабочим столом. А вчера он отказался от моей шали, сказал, что ему будет жарко. Но пока июнь, и вечера прохладны и свежи». Иван помнил тот июньский день. Была суббота, накануне у мамы был какой-то очень важный спектакль, и они собрались на дачу не в пятницу, как обычно, а утром того летнего дня. Иван никак не мог встать. Он привык просыпаться на даче поздно, а в пятницу засиживаться за книгами, и вот теперь организм, за долгие годы приспособившийся к такому режиму, отказывался выполнять приказы мозга. Наконец, ему удалось победить дремоту, и он с неудовольствием прислушивался к репликам родителей насчет того, что приедут какие-то гости, и надо соответствовать. Говорил, в основном, папа, мама молчала или смеялась над его словами:

– Илюшенька, да какая им разница, как я буду одета, ведь это же дача, загородный отдых.

– Детка, ты не понимаешь, это мировая знаменитость, он вхож в дома президентов и воротил бизнеса. А ты собираешься встречать его в шортах.

– Ты хочешь, чтобы я была на даче в вечернем платье? Или строгий костюм надеть? У меня есть такой, даже блузка белая к нему есть, – мама опять засмеялась и обняла папу за шею, – не глупи, возьми с собой шорты, плавки, джинсы – лето, дача, красота!

В конце концов, взяли с собой и шорты, и официальную одежду. А «воротила бизнеса» оказался довольно молодым мужчиной в светлом летнем костюме, в теннисных туфлях и рубашке-апаш. Он приехал вскоре после семьи Ивана – они даже не успели разобрать вещи – в сопровождении хмурого товарища с пристальным рыскающим взглядом. Когда все сели за стол, товарищ всматривался в закуски так пристально, что мама, слегка толкнув его локтем, как бы между прочим, сказала:

– Федор Иванович, не волнуйтесь, у нас вчера была комиссия из санэпидстанции, все проверяли. Есть можно.

Он дико взглянул на нее и промолчал.

Любопытное впечатление произвел на Ивана тот день. Кажется, все было, как обычно: играли в теннис, обедали, бродили по заветным тропинкам, после обеда ходили на речку купаться. Англичанин живо принимал участие во всех начинаниях, флиртовал с мамой, показывал Ивану фотографии своих детей. Обычная загородная жизнь, правда, с гостем. Но, когда Иван добрался до самого своего уединенного уголка, он заметил какое-то движение. По периметру участка бродили мужчины в одинаковых темных костюмах и таких же темных шляпах. Это летом, в жару! После купания дед завладел приезжим и завязал с ним долгий разговор. Иван сидел рядом и внимательно слушал. Он недаром занимался английским языком и даже кое-что понимал. Мудреная была беседа. Англичанин утверждал, что такая политическая система, как социалистический лагерь, не может долго существовать, так как держится не на материальной, а только на идеологической основе. А это не тот базис, который может удержать строй. Вот если бы социализм основывался на твердом капитале, и при этом народ имел бы глубокие традиции культуры производства, тогда социализм, возможно, простоял бы вечно. А при нынешней политической ситуации не надо питать иллюзий: очень скоро этот строй рухнет, и хорошо, если обойдется без гражданской войны. А дедушка возражал, по мнению Ивана, очень аргументировано, что социализм – это народный строй, основанный не на капитале, а на совокупном общественном труде, результаты которого распределяются по степени участия каждого члена общества, поэтому при социализме нет ни бедных, ни богатых. Гость слушал внимательно, не перебивая, но чувствовалось, что он с дедом не согласен и не согласится никогда. И, что казалось Ивану очень обидным, гость чувствовал себя правым. Хмурый товарищ при этой беседе не присутствовал, его увела тетя Аня, и Иван слышал их голоса. Тетя водила его по тропинкам сада и показывала свои цветники. – Ну вы только взгляните на эти левкои, – говорила она с воодушевлением, – какая цветовая гамма, какая форма чашечки цветка, какие листочки!