Книга Печать Владимира. Сокровища Византии - Елена Арсеньева

Деметриос учтиво поклонился дознавателю и подал знак следовать за ним в опочивальню. Пригласив дружинника сесть на единственное в опочивальне кресло, грек взял с прикроватного столика роскошную Псалтирь в золоте и серебре, сел на кровать и принялся листать листы пергамента.

– Псалом 25, стих 10, – наконец сказал Деметриос. – Это правильная цитата, боярин. У тебя превосходная память. Что я еще могу сделать для тебя?

– Видишь ли, магистр, умирая, Настасья была в сознании. Кажется, она понимала, что с ней происходит и почему. И если взять этот стих, то она, разумеется, хотела указать не на Андрея, а скорее на своего жениха или брата. Теперь я возвращаюсь к своей первоначальной теории. Я хотел бы, чтобы мы вместе обсудили все возможные интерпретации этого двустишия. Кроме Стриго и Ждана, кого еще можно подозревать?

Дружинник и сановник перечислили всех гостей, в том числе и послов. На этот раз Деметриос не стал намекать на интриги, процветавшие в мире придворных Царьграда. Он просто покачал головой и прошептал:

– Никто не имеет права критиковать выбор святейшего басилевса… Но приходится признать, что драгоценности Феофано – не идеальный подарок для юной Гиты!

Затем по просьбе Артемия Деметриос прокомментировал стих. Через четверть часа дружинник понял, что это литературное рассуждение, перегруженное цитатами, не позволит ему продвинуться дальше в своих выводах. Вежливо дождавшись, когда грек переведет дыхание, дружинник поспешил поблагодарить его. Поджав губы, Деметриос закрыл Псалтирь. Не зная, как закончить беседу, чтобы не обидеть ученого грека, дознаватель принялся восхищаться роскошным переплетом, на котором был изображен Василий Болгаробойца[46], опиравшийся на копье. Над фигурой басилевса, украшенной рубинами и жемчугом, стоял благословляющий Христос в окружении двух херувимов. Припав к стопам императора, варвары, одетые в звериные шкуры, касались копья жестом, полным смирения.

– Я купил эту Псалтирь у Михаила Пселла, – с гордостью сообщил Деметриос. – Не осмелюсь признаться, сколько я за нее заплатил, но над переплетом и миниатюрами работали лучшие художники из монастыря Сорока мучеников.

– У произведений искусства нет цены, – согласился Артемий, вежливо улыбаясь. – Благодарю тебя за то, что ты уделил мне свое драгоценное время. А теперь я должен тебя оставить.

Грек церемонно поклонился, коснувшись пола правой рукой, потом проводил дружинника до двери. Артемий с тревогой взглянул в узкое окно на лестничной площадке – гонец Владимира должен был отправиться в Киев до наступления сумерек. Ему осталось менее двух часов! Если бы в саду никого не было, он мог бы там уединиться и поразмышлять. Это было бы лучше, чем закрыться в прихожей зала для приемов, где складывалось впечатление, что он ходит по кругу.

Спускаясь по ступенькам, он заметил Мину, которая, выйдя из дворца, направилась к воротам. Но, не дойдя до них, она остановилась, словно увидела призрак: Ренцо, появившийся из-за угла здания, стоял, пристально глядя на девушку.

– Время моего отъезда приближается. Позволишь ли мне, боярышня, проститься с тобой? – спросил венецианец.

Мина ничего не ответила. Но поскольку Ренцо указал рукой на сад, она, наклонив голову, последовала за ним, не сказав ни слова.

– Эта проклятая парочка сейчас усядется в беседке! – с раздражением буркнул дознаватель.

В конце концов он опустился на деревянную скамью у крепостной стены и прислонился спиной к кольям. Поглаживая усы, Артемий вернулся к размышлениям. Он вспомнил о разговоре с Деметриосом, о сцене, происшедшей между Миной и Ренцо, свидетелем которой он стал. Потом он вновь вернулся к слову, которое с трудом вымолвила умирающая Настасья, к слогу, на котором он пытался возвести хрупкое здание своей теории… Вдруг у боярина перехватило дыхание. Ну, разумеется! Артемий ударил себя кулаком по лбу. Каким же глупцом он был! Подлое создание, виновное в стольких преступлениях, просто смеялось над ним! Теперь все кончено!

С просветлевшим лицом дознаватель резко вскочил со скамьи и хлопнул в ладоши. Прибежавшему слуге он приказал отыскать отроков. Другой слуга помчался к князю, которого Артемий просил собрать всех гостей в зале для приемов. Дружинник поискал глазами Филиппоса, но того нигде не было. Тем хуже. Время поджимало. Артемий решительно направился в сад, но тут он увидел, что Мина идет ему навстречу.

– Не уходи, боярышня, – обратился к ней дружинник. – Сейчас вы все должны собраться в зале для приемов. Я хочу сообщить важные сведения. Изволь передать этот приказ Ренцо де Моретти.

Мина открыла рот, собираясь возразить, но, натолкнувшись на взгляд, твердый как камень, опустила голову и зашагала назад. Дружинник повернулся и направился во дворец. Когда он поднялся на второй этаж, его догнали Митько и Василий.

– На этот раз мы схватим его! – заявил старший дружинник.

И отроки заметили в его глазах так хорошо знакомый огонек.

Глава VIII

Митько и Василий хотели обнажить мечи, но Артемий жестом остановил их.

– Я попросил князя собрать всех гостей в зале для приемов, – тихо сказал он. – Моих доказательств недостаточно, чтобы обвинить убийцу. Однако я думаю, что смогу заставить его публично признаться в своих преступлениях. И тогда вы вмешаетесь…

Дознаватель замолчал, поскольку наверху на лестнице появились Владимир и Гита. В ту же минуту Братослав взбежал по лестнице с другой стороны. На его красивом лице читалось недовольство.

– Наконец-то! – бросил Владимир молодому ратнику. – Как ты объяснишь свое отсутствие за обедом?

– Да простит меня твоя светлость, – мрачным тоном ответил Братослав. – Я плохо себя чувствовал.

– Твое неожиданное недомогание мне не нравится, – холодно возразил Владимир. – Мессир Ренцо скоро покинет нас, но ты служишь в моем войске! Воины князя умеют выигрывать. Должен ли я объяснять тебе, что они также должны уметь проигрывать?

Братослав покраснел до корней волос. Не глядя на него, князь кивнул Артемию и, пройдя через пустую прихожую, вошел в зал для приемов.

Нахмурившись, Братослав двинулся за княжеской четой. Митько и Василий обменялись многозначительными взглядами, но, когда они заметили серьезное выражение лица дознавателя, им расхотелось шутить. Трое дружинников вошли в зал. Слуги унесли скамьи, обычно стоявшие в центре, оставив лишь десяток у стены. Напротив скамей между открытыми окнами, через которые был виден великолепный закат, стояли кресла.

Приветствовав гостей, князь пригласил их сесть. Однако Владимир и Гита направились не к помосту, на котором возвышался трон, а к креслам, стоявшим между окон. Деметриос и Ренцо сели по правую и левую сторону от княжеской четы, а Стриго, Ждан, Братослав и Мина заняли скамьи. Такая обстановка была неожиданной для Артемия, полагавшего, что князь, как обычно, займет трон, а гости расположатся на скамьях в центре зала. Тогда Митько и Василий могли бы перекрыть выход, а сам он встал бы у окон… Однако теперь он не мог ничего изменить, поскольку так распорядился сам князь. Ему пришлось приказать отрокам занять свободные места напротив Владимира.