Книга Дитя огня - Юлия Крен

Сейчас ему было тепло, очень тепло. Он сражался, обливаясь по́том, сражался даже тогда, когда понял, что это бессмысленно, ведь вал защищало всего двенадцать человек. Воинов, которые появились будто ниоткуда и стали пробиваться внутрь, оказалось вдвое больше. Эти мужчины превосходили их по силе, потому что лучше питались, и к тому же у них были более быстрые лошади и более острые мечи.

Возможно, все битвы в его жизни были бессмысленными; возможно, такой была вся его жизнь. Рогнвальд, его дядя, останется у людей в памяти: все-таки он основал королевство, пусть даже оно оказалось недолговечным. Сам же Аскульф занимался лишь тем, что возился на руинах этого королевства, а в итоге не смог построить из них ни дом, ни хотя бы прочную стену. Сейчас эти руины распались на еще более маленькие и бесполезные обломки. Они больше никогда не будут целыми. Он сам больше никогда не будет целым – теперь, после того как ему отрубили руку.

Аскульф смотрел на нее, но не чувствовал боли. Он почувствовал только, как из обрубка хлынула кровь. Мужчина опустился на колени и больше не обливался по́том. Почему для того, чтобы понять, что смерть согревает больше, чем жизнь, и даже больше, чем Матильда, он должен умереть?

У него еще не закрылись глаза, и он видел, как девушка склонилась над Авуазой. Аскульф был слишком слаб, чтобы отогнать от себя желание – желание, чтобы Матильда склонилась над ним, взяла его за еще целую руку, прикоснулась своей нежной кожей к его грубой, стянула с него каменную оболочку, которую ему приходилось носить все эти годы, и осыпала его тело поцелуями, чтобы оно обмякло.

У Аскульфа зарябило в глазах. Она не придет к нему, не присядет рядом, и ему нечем было заглушить свою печаль. У него еще не остыла кровь, он еще не чувствовал боли в руке, а давление в его груди еще не стало невыносимым, когда кто-то занес над ним меч и отрубил ему голову.

Матильда не знала, сколько просидела возле тела своей матери. Позади нее ожесточенно сражались люди Авуазы и Бернарда. Воины погибали или спасались бегством, но она не боялась, что в суматохе ее кто-то ранит. Душа Авуазы перешла в другой мир, и Матильда считала, что тоже находится где-то далеко, где прошлая боль не имеет значения, а будущая жизненная борьба еще не отнимает силы.

К действительности девушку вернула глубокая тишина, воцарившаяся после окончания битвы. Матильда моргнула, огляделась по сторонам, как будто очнувшись от долгого сна, и увидела, что земля усеяна мертвецами. Лица у большинства из них были перекошены, и только Авуаза выглядела такой спокойной, как будто просто спала, и такой мягкой, как будто ее тело было сделано из воска.

– Упокой, Господи, твою душу, мама, – пробормотала Матильда.

Она поднялась и в последний раз взглянула на Авуазу. Матильда знала, что не будет плакать о ней. Скорбела она глубоко и искренне, но не о старой женщине, лежащей перед ней, а о юной девушке, которой та была когда-то и которая уже давно умерла. Помимо скорби, Матильда чувствовала благодарность за то, что ей не пришлось видеть, как рушится ее собственная душа, и за то, что пережитое горе не сломило ее, а сделало сильнее. Девушка не могла этим гордиться, ведь это была не ее заслуга, а скорее милость, дарованная своенравной судьбой, по чьей воле одни деревья усыхают, а другие цветут.

Услышав звук шагов, Матильда вздрогнула. Она обернулась. Человек, подошедший к ней, упал к ее ногам.

– Благодаря Божьей милости теперь я свободен! – вскрикнул брат Даниэль, поспешно перекрестился и со страхом добавил: – Ты ведь пришла, чтобы освободить меня, правда? Ты ведь знаешь, я был всего лишь ее рабом и делал все, что она приказывала, потому что у меня не было выбора.

– Нет, – холодно ответила Матильда, – у тебя был выбор. Ты мог помочь мне, но не сделал этого.

Губы Даниэля расплылись в любезной улыбке, но взгляд оставался колючим.

– Мне тоже никто не помог, – заломил руки он. – Что может дать человек, у которого ничего нет?

Скорбь Матильды прошла, оставив после себя лишь раздражение.

– Ты всего лишь листок на ветру, – процедила она. – Уходи в монастырь, обрети покой, но не попадайся мне на глаза! И избавь нас обоих от твоего коленопреклонения. Ты ничего не делаешь искренне.

Он помедлил, но потом поднялся и зашагал прочь.

Матильда подошла к одному из норманнских воинов и указала на брата Даниэля.

– Это раб моей матери, который раньше был монахом. Прошу вас, увезите его отсюда… и проследите, чтобы с ней тоже ничего не случилось. – Девушка кивнула на пожилую женщину, которая к ним приближалась. Это была Эрин. Увидев тело Авуазы, она разрыдалась. – Она помогла мне бежать, – сказала Матильда, – пусть в благодарность за это она проведет старость в мирном и уютном месте.

Она желала Эрин всего самого хорошего, но слишком устала, чтобы с ней говорить. Матильда отвернулась. Она знала, что воспоминания об этом дне еще долго не оставят ее в покое, но сейчас ей хотелось закрыть глаза, не видеть убитых и думать только о завтрашнем дне, когда она вернется в Руан. Вернется к Арвиду.

Когда Ричард въезжал в Руан, ликованию жителей города не было предела. На улицы вышли монахи и нищие, зажиточные торговцы и крестьяне с морщинистыми лицами, знатные люди и их прислуга. Все они уже давно знали о благоприятном исходе великой битвы на Диве, но, казалось, поверили в это только сейчас.

Уже несколько лет молодой граф не посещал столицу своего государства, и в это время, когда все беспокоились о его жизни и будущем их родины, о нем ходило много слухов. Говорили, что Ричард очень силен, очень умен и очень красив. Теперь, когда люди его увидели, выяснилось, что он все же был человеком из плоти и крови, и к тому же молодым и неопытным. Но во взглядах людей светились радостные ожидания, все перенесенные опасности разжигали надежду на то, что теперь все наладится, а теплые солнечные лучи делали все остальное, необходимое для того, чтобы поверить, будто этот торжественный въезд был чудом. А если кто-то еще сомневался в том, что все произошло благодаря вмешательству Господа и что именно этого Он хотел для Нормандии, того переубедили большие колокола собора Руанской Богоматери, призывающие к благодарственному молебну. Их раскатистый звон пронизывал людей насквозь, и эта мелодия пленяла всех и каждого.

Матильда добралась до Руана к концу молебна. Сначала она думала, что вид оживленного, упоенного радостью города будет ей неприятен, но потом тоже поддалась восторгу и волшебству этого часа, который обещал так много перемен. Девушка вздохнула, закрыла глаза и подставила лицо солнцу, наслаждаясь теплыми лучами, возгласами ликования и колокольным звоном. Когда она снова открыла глаза, то увидела, что недалеко от нее стоит Арвид. Матильду привели к руанскому замку, и самые близкие приверженцы и советники Ричарда как раз возвращались с молебна. Арвид, которому не позволили принимать в нем участие, ждал во дворе. Он выглядел измученным после заточения, его волосы потускнели, но на щеках у него, как и у всех остальных, пылал румянец.