Книга Братья - Юрий Градинаров

Сотников доброжелательно улыбнулся:

– Я уж хотел построже с вами. Но вам палец в рот не клади, Федор Кузьмич! Мигом откусите! Не буду кривить душой. Все, что вы сделали, мне нравится. При таких неурядицах. Это надо суметь! Башковитыми вы, мужики, оказались. Благодарю за службу. Я бы вас и без капитала взял в компаньоны. На меня обиды не держите! Ноет душа моя по руднику. Боюсь осрамиться перед самим собой. Кытманов деньгами чуть помог, а сам выжидает, что из нашей затеи выйдет. Хитрюга! А медь заблестит, начнет свои щупальца распускать. Ему и уголек нужен.

Хвостов стоял в раздумье. У него тоже неспокойно на душе за дела Киприяна. Хотелось самому убедиться, что ни Инютин, ни Буторин не дурачат Сотникова и следующим летом будет настоящая черновая медь.

– Степан Варфоломеевич! Ну сколько ж будет Инютин лить медовые слова из уст? Покажи штольню, покажи найденный пласт и успокой мою душу.

– Погодь, Мотюмяку Евфимыч! В нижнюю заходить не будем. Там рудой и не пахнет. А в верхнюю – будь добр! – ответил Буторин. – Бери пару факелов. Да прошу, осторожнее. Не набейте шишек! Особенно Киприян Михайлович. Потолки у нас низкие!

Инютин шел в штольне первым, за ним Хвостов с факелами, далее Сотников с Буториным. Из темноты несло гарью, теплом и сыростью. Свод штольни у входа покрыт инеем.

– Мотюмяку Евфимыч, дай-ка я схвачу огня и пойду первым. Я тут каждый выступ на ощупь знаю, – попросил Буторин и, взяв факелы, поднес их к горящей у правой стены бересте. Вспыхнула, потрескивая, кора. Один он возвратил Хвостову:

– Ты, Дмитрий, держись сзади и слева от меня, чтобы лоб не расшибить.

Двигались с острасткой. Скрипит под ногами деревянный настил. Сотников и Буторин нет-нет да и цепляются шапками за огниво. Низковата для них штольня! Инютин с Хвостовым шагают в полный рост, ногами щупают настил. Низкорослым вольготно в каменной норе! Прошли двадцатое огниво. Уперлись в забой. Два факела коптили у левой и правой стен. Пока все на обеде, Иван Кирдяшкин стоит на коленях, клинья из трещин выбивает. Разъехалась порода в разные стороны и освободила зубила. Тут же через колено бросает лопатой хрящ в тачку Иван Маругин. Очищают забой для послеобеденной смены. Поднялись, покряхтывают. Поздоровались с пришедшими. Перекрыли часть света факелов. При свете мужики кажутся громаднее, чем наяву. Инютин пальцем поманил Ивана. Тот подставил ухо штейгеру:

– Отдохните чуток, хлопцы! Курните наверху, а мы посмотрим кое-что в забое.

Иван взял за руку тезку Маругина, в другую руку – догорающий факел.

– Пошли перекурим!

Забой светился синевой и зеленью.

– Вот рудный пласт! – протянул руку с факелом Федор Кузьмич. – Только идет поперек штольни. Думаю, высота не меньше сажени. Это настоящая медная руда. Тут и поведем две рассечки. Думаю, через пару дней руда пойдет не в отвал, а в лабаз.

Киприян Михайлович поднял кусок, поднес к свету, присмотрелся:

– Возьму с собой! Буду показывать приезжим, что это из моего рудника.

Он положил руду в карман, и лежавшая почти весь день на лице хмурь исчезла:

– Спасибо вам, Федор Кузьмич и Степан Варфоломеевич! Только зачем вы меня при встрече так расстроили? Я уж подумал, что тщание ушло насмарку. А затраты? Никто их еще не считал. Посчитаю, еще больше ужаснусь!

Он обвел взглядом единомышленников.

– Зато мы почти у цели. И если все будет благополучно, летом, как говорит Федор Кузьмич, получим медь. Надо привести отца Даниила и освятить рудник. Думаю, в июле здесь будет богослужение. Теперь проводите наверх. Дымно здесь, – закашлял Киприян Михайлович.

Из штольни вышли, прикрывая руками глаза. Солнце резануло, на миг ослепив вышедших. У входа в штольню ждала смена. Купец с каждым поздоровался за руку:

– Ну как, не охляли здесь, мужики? С кашлем бороться не каждому под силу!

Иван Кирдяшкин, пыхнув трубкой, ответил за всех:

– Втянулись, Киприян Михайлович! Вроде всю жизнь горы долбим! Да и зима – хорошее подспорье! За шею вода не бежит, и бродни не вязнут в слякоти. В штольне теплей, чем снаружи. Поначалу поясницы ломило, будто ты вместо крепи свод на себе держишь. А страх до сих пор не выветрился. Страшно все же под слоем земли. Но дело движется. Наконец настоящую руду увидели.

– Слава богу, живы-здоровы. Голодом не сидим. Болячки не цеплялись. Каждый делал свое дело. Это – главное. Правда, была и досада. Кому камень в колено попал, кому пыль каменная по глазам полоснула, а кто ногу подвернул на настиле. А уж мозолями ладони забили! Теперь затвердели, и боль унялась. Престольные праздники проходят, а мы без батюшки, как тунгусы. Каждый втихомолку помолится в честь праздника. Но это не то! Мы привыкли на миру открывать душу Богу. Ты уж своего тестя сюда направь. Пусть благословит на добрые дела. А то без Бога зачали рудник, вот и не все клеится, – добавил Степан Варфоломеевич. – Первый месяц мужики падали от усталости. Чуть полатей коснутся и спят, как убитые. А енисейцы хотели уйти в Дудинское. Благо, уговорили остаться.

– Ладно, что было, то было. Теперь пора на смену. Руда просится наверх, – сказал Федор Кузьмич. – Остальное расскажут за ужином.

Горнорабочие скрылись в зеве штольни, а Степан со спутниками спустился по лежневке к подошве горы.

– А как мои должники работают? – поинтересовался Сотников.

– Они тянут на себе подсобную работу. Правда, по утрам раскачиваются долго. Пока кострища разведут, чай попьют, собак накормят, трубки искурят – день загорелся. Приходится подгонять. Они не научились ценить время. Тяжело входят в ритм рудника, – ответил Буторин. – Но помощь от них весомая!

Инородцы медленно осваивали новую для них жизнь. Они чистили от заносов и осыпей лежневку, пилили и кололи дрова, топили в бараке и балках печи, носили к штольне крепь. После работы рыбачили в ближайших озерах, охотились, чинили оленьи нарты, упряжь.

Питались они в чумах, а мясо, рыбу, чай, сахар, муку, табак выдавал под роспись Буторин из лабаза. Тунгусы при получении провизии ставили на бумаге крестик или рисовали гагару, оленя, гуся, идолка – покровителей родов.

Нередко к ним приезжали гости с Норильских озер, пили чай, судачили о делах, потом поднимались по лежневке к штольням, заглядывали в кузницу, с интересом гладили оконные стекла в бараке, удивлялись горам вынутой из штолен глины, дресвы, камня. Глядели, цокали в восхищении языками, но в штольни не заходили – боялись шайтана. Шаманы внушили, что горный шайтан не пустит русских к своим богатствам. Шептались с должниками, спрашивали, оглядываясь, не покарал ли их злой дух, не напустил ли на них болезни, мор, голод. А должники посмеивались в ответ да отрицательно мотали головами, мол, ни мы, ни русские в глаза не видели шайтана. Некоторые говорили, что ждут отца Даниила, чтобы окреститься. Ссылались на Хвостова, который при встречах не раз говорил, что Бог сильнее шайтана. А отец Даниил даже крестик вешает на шею, чтобы отпугивать злых духов. Дважды приезжал на рудник шаман Нгамтусо. Ходил по чумам, пил чай с нганасанами, дал каждому по деревянному идолу и обещал послать на помощь добрых духов-варагов, чтобы сородичи могли быстрее отработать долги.