Книга Драконий катарсис. Изъятый - Василий Тарасенко

Гехай, не обращая внимания на струйки крови, исчертившие кожу, потянулся со словами:

— Ты еще долго будешь рисовать на моей спине этот рисунок?

— Осталось чуть-чуть. И не дергайся.

Анхиль надавила на кинжал еще сильнее, выводя завиток. Кровь побежала по спине зачарованного раба еще быстрее — порез получился глубоким и длинным. Арс застонал так, словно ему подарили высшее наслаждение. В тот же миг Энкас застыл, как будто его парализовало, съежился и зашипел. После чего развернулся и с незнакомым выражением на лице спросил:

— Почему мне больно?

Он посмотрел на кинжал в руке Анхиль, нахмурился и добавил:

— Разве ты не кистью рисуешь?

Анхиль на миг растерялась, а затем грубо толкнула гехая к стене их жилища и сказала:

— Заткнись и стой.

Она за долгие годы привыкла к повиновению раба и тому, что Энкас воспринимает все ее действия с обожанием, будь то резьба по коже или жесткое насилие. Заклятие переноса наложило на гехая крепкие шоры, спутав реальность с вымыслом, построенным на потаенных желаниях иномирянина. Но теперь что-то изменилось. Энкас был напряжен и о чем-то думал, а в его застывших глазах менялись искорки — с томных теней любви на жесткие грани гнева… И эта перемена не понравилась ледяной эльфийке настолько, что Анхиль, больше не раздумывая ни секунды, вонзила кинжал в грудь арса, туда, где билось сердце. Возможно, это было бы даже благом. Гордон Вагнер, клерк средней руки и примерный семьянин в прошлом, так и не успел бы сойти с ума… Но те капли вкрадчивых изменений, что когда-то добавили боги в эльфийское заклятие переноса, не позволили чужой воле уничтожить существо, пока еще не выполнившее возложенной на него задачи. Сердце одного из тех, кому суждено возродить драконов, сжалось, выталкивая из себя смертоносную сталь, на миг замерло и вновь забилось, ровно и неумолимо. Энкас растерянно провел рукой по груди, покрытой белоснежной короткой шерстью, посмотрел на кровавые разводы и поднял взгляд на Анхиль. Охотница судорожно выдохнула и отступила на шаг.

Спустя несколько мгновений среди заснеженных вершин далеких северных гор, укрытых броней вечного наста из-за постоянного дождя, разнесся отчаянный крик… И никто не смог бы сказать, что это был за крик. То ли смерть вскрикнула от неожиданности, то ли ненависть засмеялась от восторга.

Эта сила была чистой незамутненной сутью самой свободы. И всякое принуждение, основанное на магии, просто рассыпалось астральной пылью, возвращая заложникам заклятия право самим решать, как жить дальше.

Земли Алша’Ашшур, небольшой оазис к западу от столицы Империи нагов

Феликс проснулся бесконечно разбитым и с острым ощущением боли во всем теле. Вокруг царил плотный сумрак, в котором угадывались шевеления каких-то животных, словно человек спал в свинарнике. О том же говорил и плотный ароматец, от которого почти сразу начали слезиться глаза. Феликс с трудом пошевелился, с омерзением почувствовав, как под ним хлюпнула зловонная жижа, и пробормотал:

— Боже… Это как же надо было надраться?

Последнее, что он помнил, было празднование дня рождения старшего брата. Всей компанией друзей, приятелей и просто хороших знакомых они выехали в один из коттеджных поселков в пригороде Москвы, нагрузив джип, легковушку и два микроавтобуса снедью и выпивкой. Набралось морд двадцать пять, если не больше. Потом была разнузданная пьянка… А что дальше?

Феликс Яровой нахмурился, прислушиваясь к очагам странной застарелой боли в теле. Было такое ощущение, что каждую его кость не один раз ломали, а потом сращивали. Глаза постепенно привыкли к полумраку. И он наконец смог осмотреться в свинарнике, куда его, судя по всему, занесла водка, намешанная с коньяком, пивом, ликерами и прочей дрянью. Действительность превзошла все самые худшие ожидания, вызвав даже не шок, а дрожащую оторопь с холодным потом, выступившим по всему телу. Рядом с ним, в грязи, источая тошнотворные миазмы, копошились вовсе не свиньи, и не овцы, и даже не коровы… Эти существа с тупым интересом таращились на человека желтыми тигриными глазами, лениво пережевывая куски гнилого мяса.

С чего вдруг Феликса потянуло всмотреться в жратву больших полосатых тварей, каждая из которых была снабжена рядами острых клыков и двумя парами рогов? Но, разглядев в пасти одной из зверушек опухшую от гниения тонкую руку с ломаными пальцами, Феликс согнулся в попытке извергнуть из себя внутренности. Судя по размерам, рука принадлежала ребенку. Яровой, студент четвертого курса медицинской академии, в прозекторской бывал чуть ли не чаще, чем на лекциях, изучая человеческое тело. И не узнать останков не мог. От ужаса в его голове помутилось… Но ненадолго: все-таки медики — народ крепкий, нервные барышни после первого месяца в академии не задерживаются.

В голове Феликса словно что-то щелкнуло, и перед глазами побежали кадры воспоминаний. Деревенская гопота, которую занесло в поселок, не смогла пройти мимо парня, решившего проветриться от возлияний. Золотая молодежь всегда вызывала у гопоты охотничий азарт, особенно когда рядом больше никого нет… Яровой вспомнил блеск ножа в руке одного из туполицых уродов. Потом была чернота. И пробуждение в каком-то странном мире… А потом началась шизофрения. Было очень странно вспоминать реальность и свое к ней отношение. Вот его прокалывают несколькими острыми штырями, а он смеется, уверенный, что ему просто наносят супружескую татуировку. Вот новоявленная «супруга», а по факту хозяйка, со спокойной миной на лощеном лице отпиливает ему кисть левой руки, презрительно выговаривая за какую-то пустяковую провинность… А он уверен, что это просто милая ссора с женой-нагайной, не воспринимая самого факта физической расправы.

Феликс пораженно вскинул обе руки и уставился на пальцы — кисти на месте. Ему потом отрастили руку заново. Воспоминания хлынули бурным потоком. Последние события показали, с чего это Феликс очутился в зундоре, так называлось помещение для содержания зундов — животных, дающих нагам мясо и крепкие шкуры для выделки. Типа он высказал свое мнение о чем-то в неподобающих выражениях. Жена якобы отослала Ярового спать отдельно, напоследок треснув по затылку (на самом деле полоснув по спине кривым мечом). Милые бранятся — только тешатся…

Феликс пришел в неописуемое бешенство. Его взгляд остановился на рукояти топора с широким лезвием, воткнутого в один из столбов, поддерживающих крышу зундора. Мясницкое орудие магнитом притянуло взгляд и не отпускало. А в голове переломанного, не раз искалеченного гехая-эльфа, когда-то бывшего человеком, пульсировал болью гнев, от которого ломило виски.

Феликс встал на ноги и, пошатываясь, подошел к столбу, где вцепился обеими руками в топорище инструмента забоя хищных тварешек, испокон веков служивших нагам домашней скотиной. Сквозь узкие щели нескольких окошек в зундор проникали лучики серого света, а по крыше мерно тарабанили капли дождя, как и все десять лет, что Феликс провел под этим небом…

С хрустом лезвие покинуло деревянный столб, и топор потянул руки к загаженной земле. Исполосованное шрамами лицо Феликса скривилось в усмешке. Он прошептал: