Книга Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Ишков

Когда мы с Борзовым развернули штурманскую карту, которую Иван, видимо, уже находясь на боевом курсе, спрятал в свой «сундук», выяснилось, что он все-таки успел зафиксировать на ней место встречи с вражеским конвоем. Это была наша с ним восьмая победа…

Командир эскадрильи

Не прошло и недели после ранения Бабанова, как меня вызвал к себе Борзов. В тот день настроение командира было, мягко говоря, неважным. Совсем недавно полк понес ощутимые потери – в один день разбились на посадке три искалеченных вражескими зенитчиками самолета. Одному из молодых экипажей повезло отделаться легким испугом, в другом – один человек погиб, двое раненых. Пострадал и Сашка Пресняков. Его штурман Иванов был изрядно поцарапан осколками, но вскоре вернулся в строй, а стрелок-радист Скляренко надолго оказался в лазарете.

– Шишков, – хмуро глянул в мою сторону командир, – инженеры наши новую бортовую радиолокационную станцию сконструировали. Твоя задача – провести испытания. Так что отправляйся-ка ты в Ленинград.

– Так точно, товарищ командир! – радостно выпалил я. С тех пор как мы последний раз виделись с женой, минуло чуть меньше двух месяцев, срок, в условиях войны казавшийся вечностью. Предчувствие скорой встречи с любимой полностью завладело моими мыслями…

– Удачи тебе, – грустно улыбнувшись, сказал Иван Иванович…

…В одной из предыдущих глав я рассказал о том, что даже при самом благоприятном стечении обстоятельств лишь каждый второй крейсерский полет приводил к встрече противника. Основная причина ни для кого секретом не являлась – плохие погодные условия, в которых приходилось работать во избежание встреч с вражескими истребителями. Кроме этого, имелось еще предостаточно субъективных факторов, заметно влиявших на визуальное обнаружение противника, главными из которых были самочувствие и настроение каждого члена экипажа самолета-торпедоносца. Да и пресловутую «охотничью» удачу, природу и механизм действия которой невозможно объяснить словами, также никак нельзя сбрасывать со счетов.

Таким образом, реальность боевых действий приводила к необходимости применения в морской торпедоносной авиации бортовых радиолокационных станций (РЛС), но за неимением таковых как командованию, так и рядовым пилотам все еще приходилось мириться с подобной довольно низкой эффективностью дальнего крейсерства.

Надо сказать, что в нашей стране разработка самолетных РЛС началась еще в 40-м году, но провести испытания более-менее работоспособного образца удалось лишь к середине 43-го года, после чего он был принят на вооружение под обозначением «Гнейс-2». Согласно паспортным характеристикам дальность обнаружения корабля водоизмещением более 1000 тонн при высоте полета 100-200 метров должна была составлять немногим менее десяти километров.

Примерно в начале 44-го наш полк получил первую серийную РЛС, которую установили на самолет Борзова. Истыкали антеннами плоскости крыльев, благодаря чему машина эта получила шутливое название «ежик», а вот с остальным оборудованием пришлось повозиться. Места для него в кабине штурмана и уж тем более летчика не хватало, поэтому пришлось ставить его в отсеке стрелка-радиста, которому теперь пришлось осваивать новую для себя специальность оператора.

Поздним вечером 6 апреля экипаж Борзова отправился в очередной крейсерский полет. Уникальным это задание делало то, что теперь, впервые в боевой практике балтийских торпедоносцев, обнаружить цель предстояло с помощью «Гнейс-2». Старший лейтенант Иванов, обслуживавший новую технику, в ту ночь был в ударе, и ему удалось вывести своего командира на довольно крупный транспорт, шедший под эскортом двух тральщиков и сторожевика. Борзов тоже не подкачал, и враг ушел на дно. Так состоялся дебют наших бортовых РЛС.

На первых порах это вселяло безграничный оптимизм. Казалось, теперь встретить врага на бескрайних балтийских просторах станет совсем уж простой задачей… Но не тут-то было. Эта самая РЛС, как, собственно, и любое другое техническое новшество, страдала множеством «детских болезней» и была очень капризной штуковиной. Чтобы разобраться в «звездном небе» черточек и точечек, светившихся на небольшом экранчике, приходилось изрядно попотеть, а кроме того, практически нереально было понять, что именно попало в поле зрения радара – корабль или самолет. Словом, этот прибор требовал, с одной стороны, значительных конструктивных доработок, с другой – основательной подготовки операторов, обеспечить которую в боевых условиях оказалось невозможным. Кроме того, новых «Гнейс-2» к нам больше не присылали, и внедрение бортовых РЛС в нашем полку приостановилось.

Тем временем научно-исследовательские институты продолжали разработку новых образцов столь нужной для флота техники. В результате появилась улучшенная модификация под названием «Гнейс-5», испытание которой в условиях, максимально приближенных к боевым, предстояло провести мне…

Надо ли рассказывать о том, как сильно я обрадовался, узнав, что буду работать с аэродрома Гражданка… Ведь от него не так уж и далеко до дома, где жила моя жена. Стоило мне, доложив о своем прибытии, выполнить все необходимые формальности, как я тут же помчался к ней. Слезы радости, нежные слова, захватывающие дыхание объятия и поцелуи… Любить и быть любимым – что может быть прекрасней этого! Я очень благодарен судьбе, подарившей мне такое неземное и одновременно столь же земное счастье.

Хоть меня и определили в гостиницу, располагавшуюся почти возле самого аэродрома, понятное дело, я предпочел каждый вечер добираться к Маше и каждое утро, просыпаясь на час-полтора раньше, возвращаться на Гражданку. Эти несколько сказочных дней словно перенесли меня в давно забытую мирную жизнь, сами воспоминания о которой были стерты суровыми военными буднями.

К моему превеликому удивлению, трамваи в то время уже ходили довольно часто, что само по себе могло показаться невероятным. Еще бы, совсем недавно здесь умирали голодные люди, а сейчас… Конечно, окончательно ликвидировать следы разрухи удалось значительно позже, но тем не менее буквально каждый месяц приносил с собой заметные изменения к лучшему. Где руины разрушенного дома разобрали, где магазин заработал, где еще что-нибудь сделали…

– Возьмите, пожалуйста, за проезд, – протянул я деньги пожилой женщине-кондуктору, но она решительно отвела мою руку и, ласково взглянув на меня, твердо, но вместе с тем с невыразимой словами теплотой сказала:

– Не возьму, лейтенант… Не возьму…

В этот момент мне стало как-то не по себе. Что же мне, молодому здоровому парню, офицеру, без билета ехать?! Ведь буквально рядом со мной сидит иссушенный невзгодами старик, питающийся не в пример хуже меня… О том, насколько скуден его ежемесячный рацион, я прекрасно знал по рассказам товарищей-ленинградцев. Но ведь он-то заплатил! А я…

Моим первым побуждением было все-таки попытаться уговорить стоявшую передо мной женщину принять от меня деньги, но словам так и не удалось сорваться с моих губ. Мы встретились глазами, и внезапно я понял, что сильно оскорблю ее, если буду настаивать на своем. Она не сможет взять деньги у солдата в форме, да еще и с орденами. И это было не исполнением какой-либо инструкции или постановления, а проявлением искренней благодарности по отношению ко всей Красной армии, отстоявшей Ленинград. И ни разу за все время моей командировки с меня так и не взяли плату за проезд, заставляя меня каждый раз чувствовать себя неловко…