Книга Австро-Венгерская империя - Ярослав Шимов

классов, которые традиционно служили опорой трона» (Капп, 1, 140—141).

Так венгерский кризис стал предпоследней развилкой на пути Австро-Венгрии в небытие, предпоследней возможностью сойти с этой дороги. Самая же последняя ждала монархию и династию летом 1914 г.

ШАГ ЗА ШАГОМ К КАТАСТРОФЕ

...Короля и королеву изрубили саблями, а изуродованные тела выбросили из окна на каменные плиты двора. Так в ночь на 11 июня 1903 г. закончилось царствование сербской династии Обреновичей. Короля Александра, последнего представителя этой династии, и его жену Драгу убила группа офицеров-заговорщиков, недовольных самовластием взбалмошной и непопулярной королевы, под каблуком у которой находился слабый супруг, коррупцией и воровством, процветавшими при Обреновичах, и проавстрийской политикой Александра, который в этом отношении шел по стопам своего отца Милана. После переворота, вызвавшего ужас и отвращение в европейских столицах, победившие заговорщики позвали на белградский трон уже немолодого принца Петра Карагеоргиевича — потомка «Черного Георгия» (Карагеоргия), героя борьбы за независимость Сербии, воевавшего против турок в начале XIX в.

Событиям в Белграде было суждено оказать немалое влияние на дальнейший ход европейской политики. Новый король Петр I, напуганный страшной участью своего предшественника, находился под сильным влиянием военной верхушки, У которой большой популярностью пользовались идеи великосербского национализма, югославизма и панславизма. Влияние Австро-Венгрии в Сербии стало стремительно уменьшаться, зато столь же быстро росло влияние России. Некоторые представители русских правящих кругов (например, Н. Гартвиг, занимавший пост посла России в Белграде с 1909 по 1914 г.) старательно поддерживали в горячих головах сербских политиков мечты о воссоздании средневековой «Великой Сербии» — с включением в нее Боснии и Герцеговины, а также всех земель монархии Габсбургов, населенных южными славянами. На Балканах завязался новый гордиев узел межгосударственных противоречий.

Резкому ухудшению отношений с Белградом способствовала и неразумная экономическая политика императорского правительства. До начала XX в. Сербия находилась в хозяйственной зависимости от Австро-Венгрии, куда направлялось до 90% сербского экспорта — живой скот, мясо, фрукты, некоторые виды тканей и т. п., в обмен на которые сербы получали разнообразную продукции) австрийских и венгерских предприятий — от ткацких станков до оружия. Но в 1906 г. сербское правительство заключило таможенное соглашение с Болгарией, несколько уменьшавшее зависимость рынка Сербии от товаров из дунайской монархии. В ответ Вена и Будапешт объявили Белграду таможенную войну, вошедшую в историю как «свиная» (из-за основной статьи сербского экспорта). Это было колоссальной ошибкой, поскольку Сербия не только не была поставлена на колени, на что рассчитывали при венском дворе, но и сумела быстро найти замену импорту из государства Габсбургов. Так, на смену винтовкам чешского производства пришла продукция французской оружейной фирмы «Шнайдер — Крезо», а многие другие виды товаров, ранее ввозившиеся из Австро-Венгрии, сербы теперь покупали в Германии. В Вене могли сколько угодно сетовать на «вероломство» германского союзника, но факт оставался фактом: к 1910 г. сербский рынок для монархии был практически потерян, и министр сельского хозяйства Сербии Стоянович с удовлетворением отмечал, что «нынешнее правительство находится в куда более благоприятном положении по отношению к Австро-Венгрии при заключении торговых соглашений, поскольку— последние годы показали, насколько несоразмерными были [прежние] австро-венгерские требования». Габсбурги проиграли «свиную войну», утратив вместе с перспективным рынком сбыта и остатки политического влияния в Сербии.

Конечно, в столицах великих держав понимали, что дело не в Сербии, которая оставалась небольшим, довольно отсталым в экономическом и военном плане государством, вряд ли способным самостоятельно противостоять северному соседу в случае вооруженного конфликта (впрочем, как показали первые месяцы мировой войны, потенциал сербского сопротивления заметно недооценивался австрийцами). За спиной Белграда стояла Россия, рассматривавшая Сербию как своего рода таран, которым она проломит ворота, ведущие к господству на Балканах, включая вожделенную цель русской имперской политики — власть над Босфором и Дарданеллами, а их посредством — над всем восточным Средиземноморьем. Однако эта цель находилась в прямом противоречии с интересами Австро-Венгрии, для которой Балканский полуостров оставался «мягким подбрюшьем», местом, откуда исходила наибольшая угроза стабильности и самому существованию габсбургской монархии. Благодаря вмешательству других великих держав Габсбургам в 1878 г. удалось предотвратить окончательное утверждение России на Балканах и создание там крупного православного государства, которое могло бы претендовать на роль «балканского Пьемонта» — потенциального объединителя южных славян. В начале XX в. благодаря русско-сербскому сближению призрак этого «Пьемонта» вновь стал пугать венских политиков.

Взаимное недоверие правящих кругов России и Австро-Венгрии оставалось глубоким, о чем свидетельствует замечание русского дипломата С. Сазонова, министра иностранных дел Российской империи в 1910—1916 гг.: «Относительно чувств к нам Австрии, мы, со времен Крымской войны, не могли питать никаких заблуждений. Со дня ее вступления на путь балканских захватов (имеется в виду оккупация Боснии и Герцеговины в 1878 г. — Я.Ш.), которыми она надеялась подпереть расшатанное строение своей несуразной государственности, отношения ее к нам принимали все менее дружелюбный характер» (Сазонов С. Д. Воспоминания. М., 1991. С. 35). Не меньше предрассудков по отношению к России было и у некоторых руководителей внешней политики Вены. Тем не Менее вплоть до 1908 г. русско-австрийские отношения развивались в режиме осторожного, но конструктивного диалога. Так, 2 октября 1903 г. в замке Мюрцштег было подписано соглашение

о сотрудничестве двух держав в македонском вопросе. (Обстановка в Македонии, принадлежавшей Османской империи, обострилась настолько, что великие державы потребовали от султана Абдулхамида II провести в этой провинции реформы, которые учитывали бы интересы христианского населения.) Однако постепенно ситуация на Балканах менялась, и разрешить новые назревавшие противоречия Вена и Петербург оказались уже не в состоянии.

Серьезную озабоченность русского правительства вызывали дипломатические маневры габсбургской монархии в Болгарии и Румынии. Обе эти страны в Вене рассматривались в качестве противовеса усиливавшейся Сербии, а значит, и России. Соглашение с Румынией, дополненное в 1896 г. секретным протоколом по военным вопросам, вроде бы привело эту страну в германо-австрийский лагерь, однако здесь было сразу несколько «но». Во-первых, союз был заключен с королем Румынии Каролем I, который происходил из младшей ветви рода Гогенцоллернов и был настроен прогермански, но не с румынским правительством и парламентом, где оставалось немало сторонников сближения с Россией и Францией. Во-вторых, тот факт, что в состав дунайской монархии входила Трансильвания с ее многочисленным румынским населением, обращал друг к другу взоры румынских националистов по обе стороны границы и служил препятствием для подлинного союза Австро-Венгрии и Румынии. (В 1914—1916 гг. русская и французская дипломатии умело сыграли на националистических чувствах румын, что в конце концов привело Румынию в стан держав Антанты.)